«Мировая энциклопедия»

2001: СОЗДАНИЕ «СТРАСТИ НУАР»

Это было в те десять лет, которые называли «озорными нулевыми», по крайней мере, поначалу — победа над СПИДом в 1999 году подоспела как раз вовремя: она и ознаменовала новую волну половой распущенности, всколыхнувшуюся на рубеже тысячелетий. Из справедливости по отношению к моральным реакционерам Верховный суд выбрал именно этот момент истории, чтобы изменить наконец решение по делу «Роу против Уэйда»[108], которое, ко всеобщему удивлению, закончилось голосованием 5 к 4, а решающий голос принадлежал назначенному демократами судье — «тайному христианину». В результате получился общественный парадокс — такими Америка славится по праву: возвращаешься домой после «игривой вечеринки», звонишь в «Сеть магазинов контроля рождаемости», заказываешь дополнительные средства с бесплатной доставкой, а потом — так, на всякий случай — сверяешься с Табло Абортарного Законодательства в «Ю-Эс-Эй Тудэй», чтоб быть в курсе последних изменений местных законов. На этом Табло (точнее — карте, которую печатали, как ни смешно, в спортивном разделе) «открытые» штаты были закрашены синим, «закрытые» — красным, а те, где это называется «проступком», — розовым. Орегон, где по понедельникам, средам и пятницам аборты оплачивались из государственных фондов, а по вторникам, четвергам и выходным облагались строгими штрафами (законодательная власть Сейлема попыталась издалека намекать, что нужен бы общенациональный стандарт, но в конце концов они всех просто задолбали), был раскрашен канареечно-желтым.

Именно в эту эпоху, весной 2001-го, Джоан Файн попросили покинуть Колледж Святого Иуды в Филадельфии, первый из последних курсов которого она только что закончила. Выступления толп под водительством ее матери-женщистки только начали надоедать Священным Отцам, но поскольку сестру Эллен Файн уже отлучили от церкви за то, что она родила в монастыре пробирочного ребенка и руководила искусственным осеменением других сестер (с помощью освященного кухонного шприца), напрямую Ватикан уже ничего не мог ей сделать — разве что закидать камнями; так что согласно проверенной временем библейской традиции они решили взыскать долг матери с дочери. Джоан могла бы оспорить свое изгнание — хотя именно так это не называли, — но решила, что в других местах можно вступить в борьбу поинтереснее, собрала документы, попрощалась с Пенсильванией (в географии «Ю-Эс-Эй Тудэй» тогда это был красный штат) и села в «грейхаунд» до безнравственного либерального центра Новой Англии (где цветовая гамма была поровну синей и розовой). Восстанавливающаяся бывшая монашка в приемной комиссии Гарварда подстроила компьютерную ошибку в пользу Джоан, переведя ее в осеннем семестре на стипендию по специальности «Общественные работы»: дважды в неделю Джоан работала по ночам добровольцем в бостонском приюте для бездомных, а взамен штат покрывал часть стоимости ее обучения.

Общественные работы, служение обществу. Джоан не разделяла и не могла разделять страстного стремления матери реформировать церковь: видя тормознутость Папы, она считала, что его стоит оставить в XX веке, так же легко и без сожаления, как она сама оставила Святого Иуду; но в Гарварде Джоан нашла другой способ хранить верность традициям семьи Файнов. По ее мнению, либеральный активизм и римское католическое богословие не так уж сильно различались. И тот, и другое нацеливались на спасение — один в этом мире, другое в следующем; и тот, и другое высоко ставили добрые дела, совершенные отдельными лицами; и у того, и у другого имелись свои догматы. Чувствительность либералов к гнету породила строгий этикет речи и мыслей, подобный правилам богословских дискуссий: про мнения, которые считались расистскими, сексистскими или гомофобскими, говорили, что они «не имеют философского обоснования», или неполиткорректны. Иными словами — ересь.

— О, нет, нет, нет и нет, все совсем не так, — возражала Пенни Деллапорта, соседка Джоан по квартире, тоже радикалка. Но, по мнению Джоан, все как раз так и было, и в любом случае она своим сравнением не хотела никого обидеть. Из-за этого убеждения она вполне могла вспылить, так что особо не распространялась. Выпив несколько кружек пива и покурив, Джоан даже могла представить себе какого-нибудь Бога-Левака — без пола, без расы, такое божество, которое питается побегами бобовых, срет нетоксичными какашками и верит, что необходимо принять конституционную поправку о свободе выбора. Отыскав свое призвание, Джоан наконец стала понимать и страсть матери; но поскольку та была аутсайдером и среди своих, сердце Джоан всегда будет принадлежать еретикам, вальденсам и альбигойцам[109]либерального пошиба, которые подтачивали устои и изнутри, и снаружи и никогда не теряли чувства юмора. Какой, в конце концов, толк, если она спасет мир, но разучится смеяться, особенно над собственными запросами.

Именно благодаря этой особенности ее изначально и потянуло к Лексе Тэтчер.

— Она порнограф, — сказала Джоан Пенни Деллапорта по дороге домой, когда они, уставшие и с мутными глазами, возвращались с ночного показа восстановленной копии старого кино — «Красных» Уоррена Битти[110]. — Причем не феминистка, вернувшаяся к эротике, она даже не претендует на это, — она торгует откровенной грязной порнухой. Прошлой весной она была соиздателем студенческого порножурнальчика с картинками в стиле садо-мазо: все бабы и мужики бегают в коже и наручниках, а еще там была фотография члена с татуировкой в виде змеи. Громадная змея была, шесть колец вокруг члена, а язычок около… Господи, даже сказать противно!

— Похоже, змею ты достаточно пристально разглядывала, — заметила Джоан.

— Пришлось, чтобы как следует оценить, как далеко зашли объективизация и эксплуатация. Говорят, сейчас Тэтчер собирает средства на съемки собственного порнофильма. Совершенно неполиткорректно.

— Еще больше членов?

— В цвете, — прошептала Пенни. — И двигается туда-сюда.

— Хм-м…

Через несколько дней Джоан встала пораньше — совершить утреннюю пробежку, а заодно и расклеить плакаты. Она остановилась, чтобы прикрепить химической сваркой постер «Американского союза борьбы за гражданские свободы» на стену общаги Тэйер-Холл, и вдруг услышала, как где-то вверху открылось окно. С третьего этажа спустилась нейлоновая лестница, и через подоконник перемахнула фигура в бархатном плаще с капюшоном. В окне спальни показалась веснушчатая блондинка — преданная бостонка, суда по татуировке шпиля Старой Северной церкви на левой груди; девушка наклонилась, чтобы поцеловать посетителя на прощанье. Человек в плаще вручил ей красную розу, помахал и, быстро спустившись на землю, оказался футах в пяти от Джоан.