Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И все они живут с этим дальше.
Причины смерти могут быть самые разнообразные.
Врачи рассказывают правдивые истории о том, как пациент три года лечил рак, справился с болезнью, после чего умер, подавившись шашлыком.
Другой перенес операцию на мозге, избавился от опухоли, и тут же покинул этот мир из-за разрыва сердца.
Некоторые так любят жизнь, что долгие годы цепляются за те тонкие ниточки, которые удерживают их в этом мире, несмотря на болезнь Альцгеймера. И в то же время сотни молодых людей, безнадежно парализованных, мечтают о смерти.
Другие лезут в горы, где пропадают без следа в снежных лавинах.
Некоторые ведут себя так, что их хочется убить – напиваются, водят машину почти без сознания, спят с чужими женами, соблазняют дочерей, предают друзей и разоряют целые страны, – но почему-то судьба им благоволит.
Есть и такие, кто боится выйти из комнаты в страхе, что их прирежут, что они подцепят смертельный вирус или же их инсульт сразит.
Все мы стараемся принять смерть стоически, но никто еще не сказал: «Да бога ради!», когда сумасшедший приставил к его голове пистолет для того, чтобы поживиться сотней долларов.
Мы панически, отчаянно боимся смерти – или не верим в нее.
Чужая смерть может ранить душу. Мы способны тяжело переживать утрату. Иногда, когда умирает кто-то близкий и старый, мы плачем, но быстро отпускаем его, так как чувствуем, что его время пришло.
Но даже если смерть не испугала нас, вдруг осознаем, что мы – следующие в очереди. И становится грустно, и хочется все успеть, и мы сгибаемся под грузом понимания того, что это невыполнимо.
Андрей заперся у себя в кабинете и отказывался с кем-либо разговаривать. Только что он провалил переговоры с производителями салатов в вакуумной упаковке. И ничуть не огорчился.
Возможно, он первый раз осмыслил, что есть кое-что поважнее, чем карьера, статус и личное пространство.
Он переживал не за себя. А за человека, девушку, чья жизнь зависела от него.
Это звучит ужасно.
От него зависит чужая жизнь.
Никто не хочет делать эфтаназию, даже несмотря на то что это гуманно. Никто не хочет думать о себе как о палаче.
Поневоле Андрей задумался и о собственной смерти. О той, что могла произойти, если бы его не спас демон.
Почему, интересно, ему захотелось умереть? У него выбили почву из-под ног, мир рухнул, но кто сказал, что в такие мгновения человек не открывает в себе удивительные возможности? Вероятно, он не мог бы удержаться на ногах, но мог бы… взлететь?
У любого есть мечта. Ты страдаешь, когда она далеко, и часто не веришь, что с каждым шагом она становится ближе, и страдаешь, потому что не ожидаешь уже, что пройдешь этот длинный путь за свою короткую жизнь, а потом вдруг оказывается, что ты уже жмешь мечте руку, и пьешь с ней на брудершафт, и приглашаешь ее пожить у тебя пару дней… А когда она оказывается рядом, то вдруг перестает быть мечтой, становится чем-то обыденным.
И тогда она для тебя словно умирает. Ты лишаешься того, что тебя поддерживало и утешало, и даже пугало – и тебе не хватает не только чаяний, но и страхов. Ты потерял что-то очень дорогое и не знаешь, как жить дальше.
Андрей знал, ради чего раньше жил. Ради денег, славы, ощущения собственной значимости. Он еще этого не обрел, но уже потерял – и жить стало незачем. Мечта скончалась от тяжелого недуга вдали от него – совсем одна.
– Эй, ты! – Андрей ткнул пальцем в грудь не то чтобы очень здорового, но довольно внушительного охранника. – Пусти меня туда! – И он указал на коридор, ведущий в ночной клуб.
Охранник отвернулся.
У них уже состоялся настоящий мужской разговор, из которого следовало, что охранник – тупица и не знает, с кем связывается, а Андрей – алкоголик, которого ни за какие блага (взятка в пятьсот рублей) не пустят в приличное место.
Откровенно говоря, место было не особенно приличным.
Начинал Панов где-то в центре, а закончил в Кунцеве, у дверей местного заведения. Сюда он приехал с какими-то людьми, которых потерял, кажется, у метро. Он ехал на метро? Андрей не помнил.
– Эй, да ты пьяный! – рассмеялась девица в магазине, где Андрея сочли достаточно трезвым, чтобы продать ему бутылку текилы.
Андрей обернулся.
– Ты сама пьяная, – отрезал он.
– И что? – не унималась девица.
Андрей посмотрел на нее повнимательнее.
Заурядная. Блондинка, джинсы в обтяжку, что-то там со стразами на груди, черные стрелки на глазах. Тушь осыпалась. Лет двадцать шесть.
– Хочешь текилы? – предложил он.
Она затащила его к себе домой, в пятиэтажный дом с запахом кошек в подъезде. Андрей давно не бывал в таких местах. В квартире витал дух семидесятых: свалка на балконе, горчичного оттенка обои, сто слоев облупившейся краски на окнах, высокий торшер с двойным абажуром. Призраков прошлого пытались изгнать с помощью черной магии ИКЕА: старый диван маскировало веселенькое покрывало в кругах, на полу лежал коврик в тон, пыльные окна закрывали шторы в крупных цветах.
Андрея мутило.
– Извини, – булькнул он и бросился в туалет, где его долго выворачивало в допотопный унитаз.
– Где текила? – поинтересовался Андрей, вернувшись в комнату.
– Может, тебе больше не надо?
– А может, признаешься, что ты когда-нибудь убивала человека? – почти заорал Андрей, схватив бутылку.
– О чем ты? – насторожилась девица. – Ты что, кого-то убил?
– Нет, но собираюсь, – Андрей отпил из горлышка.
Кажется, она испугалась.
– Давай ты больше не будешь пить, – сказала она, злобно сверкая глазами.
– Давай! – согласился Андрей и вылил текилу себе на голову. – Так лучше?
– Что ты делаешь?! – Девица тут же превратилась в чудовище.
Андрей мысленно прибавил ей двадцать килограммов, заменил шелковый пеньюар на застиранный банный халат и заранее пожалел того мужчину, который на ней женится.
– Пошел вон! Быстро! – орала девица.
Она вытолкала смеющегося Андрея из квартиры, и только на улице он понял, что забыл у нее пиджак, и телефон, и кошелек.
Пиджак, телефон и кошелек полетели вниз, в кусты.
Наличных в бумажнике не было.
– Наташа! – заорал Андрей. – Ты меня обворовала! Наташа!
– Я не Наташа! – крикнула девица с балкона. – Заткнулся и пошел вон!
– Я буду петь тебе песни, Наташа! – веселился Андрей. – А ты просто кидай мне за это мои деньги! Я хочу ря-ааадом бы-ыыть, я хочу все-еее забыыыть…