Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Бжжж-им! – и помчался к забору, перелез по-котовски быстро и, оказавшись в чужом огороде, побелел как мел.
– Блин!
На грядке лежал родной дед, дед, который и пончиками кормил, и даже покурить первый раз дал, правда, один только раз в день Победы, когда все мужики и пьют и курят за тех, кто не дожил до этого светлого дня.
Сашка начал рыдать, он уже понял: с крыши упала не птица, а дед, а Серега этого полета не видел и побежал по инерции к деду, который, как выпьет, так на земле отдыхает всегда, и не только в летнюю теплынь.
– Пошли, давай, старый, – повернув деда на бок, потряс его Серега. Дед застонал. – Чего разлегся на чужих огурцах?
А у бочки с водой стояло корыто на колесах, тетя Фаина возила в нем всяческую тяжесть. В корыте лежал чистый мешок с остатками травы.
Сережка с Сашкой недолго думая закинули своего наилегчайшего деда в корыто и повезли домой в соседний двор.
И когда Фаина Александровна без пятнадцати шесть подошла к дому с коровой и увидела распахнутый настежь дом, отсутствие милого корыта и грядку огуречную, да в таком похабном состоянии, что у тети Фаи опустились руки, а тут еще Зоя со своим:
– Что ты падаешь?
Тетя Фаина подумала, раз нет корыта, значит, дед поехал за травой, а что он и к ночи не приехал, ну значит, запамятовал, старый дед-то – не молодой.
Но и утром Сергей Сергеич не пришел, и к вечеру… На третий только день дедов сын Сережа притащил на веревке корыто и спросил:
– Тетя Фаина, ты бы, что ль, решала наконец – пойдешь за мово отца жить или еще будешь кобениться? Второго полета с крыши мой батя не переживет.
Тетя Фаина где стояла, там и упала.
Все в конце концов прошло. У деда Сережи срослись все хрящи где-то через месяц. Тетя Фая его отпаивала варенцом, а что касается отчего и как произошел тот полет с крыши, дед Сергей вспомнил и сообразил, только как пошел на поправку, но сыну своему ничего говорить не стал… Хотя зря, ну потряс бы Сережа Валентина. Не стал говорить, но сам не забывал, помнил.
А вот касательно замуж тетя Фаина начала думать – уже без кокетливых «не-не-не» и всяких несерьезных «не трожь мой передник».
Потому как, если полез какой мущина на крышу в Соборске ради какой женщины, – это почти девяностопятипроцентное замужество. А уж если упал этот добрый человек с той крыши, хочешь – не хочешь, а можно считать, ты уже замужняя, если, не дай, конечно, Бог, – не вдова.
– Тьфу-тьфу-тьфу!
Не вдова, не вдова.
Вот раньше-то будто мешало что, а тут с весны как пошли неприятности, одна другой неприятней! Зато как приятно, дед Сережа что-то делает в своем огороде и заглядывает через забор:
– Ты тут, Фаина?
– Ну…
– И я тут.
Начался и шел июнь, а у тети Фаи, наконец, открылись глаза на все. Первым делом ей вдруг вспомнилось, как во время похорон мамы тащил Юра в свою машину старую мамину икону в медных цветах – ох… И как грозился разлить ртуть по всему дому, если Фаина не отдаст ему приглядную часть дома – ох. И самое непонятное, как получил он Фаино согласие на дом и оформил все бумажки, потом только три раза за девять лет приезжал в Соборск, все про здоровье ее расспрашивал и про вещи.
– Выходит, не дом ему был нужен, а бумажка на него? – спрашивала тетя Фаина у коровы.
Корова отворачивалась.
Зоя…
Тетя Фая целый месяц после – «зарежь корову» не спала, легче самой умереть, чем корову, хотите верьте, хотите нет.
– Вот тебе и родненькие братик и сестра, – уписывая творог со сметаной, подливала масла в огонь Маруся Подковыркина, сидя в Фаиной кухне за клеенчатым столом. – Пересушила ты, Фая, творог, – поев еще, отодвинула блюдо Маруся.
– А помнишь, как Валька с Юркой, ноги колесом, а помнишь?.. – начинала Маруся, озираясь в поисках коробки с ландрином.
– Отстань, – говорила тетя Фая и рассматривала в сотый раз свои ладошки, какие они сморщенные и сухие от трудов. – Отстань, Маруся!
– Нет, ты помнишь, как Валька с Юркой, браткой твоим, бегали и шипели и весь дом обмеряли и землю всю?
– Когда? – поворачивалась тетя Фая.
– Тогда! Девять лет назад… Еще дождь лил! А они все мерили и дом твой, и огород твой!
– Не помню, кончи! – говорила тетя Фая. А сама помнила… Обмеряли все, отталкивая ее, когда она подошла и спросила: зачем.
– Нам собес разрешил, – засмеялся тогда ей в лицо зять Валентин, Зоин муж. – Какие проблемы? Иди!
– А пошто? – удивилась тогда «горсобесу» тетя Фая. А сейчас понимала – точно! Точно, они тогда ей наврали, как дурочке, а сами уже решали, сколько выручат за продажу дома и земли под ним…
Ну и что?
Да лучше бы не знать и не думать. Ведь все равно, чему быть – того не миновать, и мало ли что будет потом … Без большой это разницы, что станет с домом, но только бы дали пожить. И все. Пожить, до смерти этой. Зачем же торопить, успею еще, я еще и замуж могу!
Тетя Фаина в последний месяц с этими мыслями совсем спать перестала.
– Какие все-таки! Житья от них никакого! – вслушиваясь в прыжки Зоиных внучат за толстой стеной, вжималась в кровать Фаина Александровна. – А ведь как жила-то неплохо, хоть и без мамы, а жила себе и жила.
Конечно, иногда чье-то слово, взгляд или насмешка выводят человека из состояния тихой жизни в состояние крайнего психоза. Ну, вот вопит же кошка, увидев бегущего к ней огромными прыжками пса. И пулей летит на дерево, распушившись трижды!
Но если озорство Валентина с деньгами за телку привело Фаину в стыд и смятение за родню, то дедов полет с крыши нагнал на Фаину такого страху…
Я тоже вот испугалась один раз. Но не про меня этот роман.
И тетя Фаина впервые в жизни взглянула на свою сестру, зятя и на все их проделки абсолютно чистыми глазами, не занавешенными родственной любовью и снисхождением.
Если у кого есть возможность, лучше так не взглядывать… Или уж посмотреть на что-то плохое и сразу же отвернуться. Потому что довольно страшно глядеть на окружающую жизнь и тех людей, которые рядышком, – глазами, которые видят все недостатки и заведомые подлости, от которых можно не только умываться слезами целые дни, но и просто раньше времени подохнуть. Ой, лихо-о-о-о…
Может, мне все кажется, собирая вишню у забора, думала тетя Фая.
– Может, мне все кажется? – поглядела на свои руки, охнула и побежала к Марусе, а той дома нет, тогда к фельдшерице Регине на соседнюю улицу Гарибальди.
– У вас химический ожог, – пощупав толстый багровый нарыв и оглядев его на просвет, выдала причину зуда и распухания фельдшерица. – Наверно, крыс травили какой-нибудь гадостью? Или клопов?