– Ах, ты вонь рейтузная! Твово папу надо на цепь сажать, он же бешеный! Ой, чего тебе будет! Ой, швабра по тебе плачет! И веник! – закричала еще шибче Маруся и, странное дело, помолодела прямо на глазах – румяная, прямая и по всему забору не ходит, а прыжками передвигается. – Твой папа зачем дедушков с крыш сбрасывает? А-ась?..

– Я-а-а? – удивленно переспросил Валентин. – Так вон дедушка-то живой, да я… Правда, Зой? – обернулся он к Зое. Та закивала и велела:

– Пойдемте! Устроили тут! Файка, заткни ей рот, а не то я сама заткну. Слышишь? Мой Валяша ни под каким винегретом мухи не обидит! Весь Краснофлотск Валю знает!

Тетя Фая продолжала стоять правее коровы, не глядя на сестру и на все семейство Нафигулиных. Дед Сережа повис на заборе и рассматривал Нафигулиных пристально, как обычно летчики снисходительно озирают всех бескрылых.

– Да, – крякнул дед, рассмотрев, наконец, пухлую, бледную Злату с ног до головы.

– Ты чего это на мою дочуру глаза вывинтил?.. Валера, не спускай! – благостная улыбка отчего-то сошла с лица Валентина за какие-то пять секунд. Зять Валерий сделал вид, что недослышал. – А-а?.. Свою сноху оглядывай!

Как-то сразу стало ясно, что Валентин отчего-то деда Сережу не любит. Хотя раньше они, ну до полета, совсем даже не ругались и не дрались. Жили как в параллельных мирах. Один на Пухляковской улице города Соборска, другой на улице Дачной в Краснофлотске, дом 9, кв. 50.

* * *

А на орущих людей тем временем смотрел столетний старый дом. Смотрел, вздыхал и уже начал трещать половицами, потолками и тяжелыми стенами. Ажурные прогнившие наличники, свидетели сотни зим и миллиона дождей, подслеповато щурились на старых и не очень людей. Люди были намного моложе дома. Так обычно седая бабушка, без улыбки, но с расплавленным любовью сердцем, наблюдает за родными внуками…

Чего они ругаются?

Жить так хорошо…

А Валентин, не зная, куда деть руки, и беззвучно раскрывая рот, подошел почти к самому забору, за которым находились и Фаина, и Маруся, корова тоже все слышала, а на заборе висел дед Сережа и помалкивал, разглядывая теперь уже Зою – в длинном черном платье с разводами. Зоя рылась в сумке, искала ключи от своей калитки. Злата отвечала кому-то в телефон:

– Ладно… Ладно… Нет, все пиво не пейте! Нам с отцом оставьте…

Валерий, зять, грыз ногти и поглаживал живот, рассуждая про себя, что неплохо бы сейчас на верблюжьем одеяле под яблоней поспать, и чтобы тихо.

– Пенек! Пьяница! – вдруг азартно выкрикнул Валентин и подскочил к тому месту забора, на котором повис дед. – Нажрался и сам с крыши навернулся! Алкота уличная! Притворяется! С палочкой прыг-прыг! Я вот тебе!..

И глянул на деда, ой, нехорошо так глянул.

– Ах ты, варнак! – вдруг тихо выговорил дед Сережа, поднял палку и со всей силы хрястнул ею по потному черепу Валентина Нафигулина, семидесятитрехлетнего старца, мужа, отца, деда, бывшего начальника и владельца двух дач и двух автомобилей «Ока».

«Хряс-сь!» – послышалась реакция соприкосновения черепной кости, обгоревшей на солнце кожи на лысине, капель пота и суковатой желтой палки.

На Пухляковской улице повисла толстая тишина. Обычно после такой тишины в лучшем случае родят собаки, в худшем – кого-то калечат.

Про собак сказать не берусь, не было времени проверять, но у Валентина в голове образовалась борозда, он осел, закатил глаза, хотел упасть прямо в лопухи у дороги, передумал и, покачиваясь на гнутых ногах, – молча! – пошел к себе в дом. В свою половину.

И за ним быстро ушли в черных очках, с сумками на плечах, сперва Злата, потом Зоя, путаясь в подолах своего черного платья, и удивленным метровым шагом прошествовал зять Валентин, мяукнув брелоком-сигнализацией.

– Миу! – сказал вслед своим хозяевам многострадальный автомобиль «Ока».

Сережа Фазанов, сын деда Сергея, по нынешним временам был совсем неправильным. Абсолютно не злой. Нет, постоять он за себя еще как мог, но вот не сказал ему отец, во избежание непредсказуемых последствий, что с крыши его скинул Валентин, а не голова у него закружилась, а Сережа сам ни о чем таком и не подумал. Зачем? Разве людей с крыш скидывают? Жизнь не гонконгский боевик, а соборские старики – не каскадеры.

И поэтому продолжал исправно здороваться с Валентином Михайловичем, Зоей и даже отвесил комплимент Злате, своей ровеснице, когда та, подоткнув юбку, дергала редис с грядки.

– Златка, ну ты наклонилась так! – перегнувшись через забор, удивился Сергей, прикрыв один глаз пустым ведром.

– Как? – разозлилась Злата. У нее с детства реакция на окружающий дурной мир и дремучих людей была одна – колючая.

– Офигительно! – не растерялся Сергей. – Ты чего, Злат?..

– Не может быть! Не могу поверить в такое счастье, сам Сережа со мной заговорил, – надменно продолжила Злата. – И чего твой старый дурак тебе наплел?

– Какой дурак? Старый? Ха! – не понял Сережа и не сообразил, что Злата «дураком» называет его отца.

– Не понял?! – не поверила Злата и вгляделась в Серегину добродушную морду, то есть, конечно, лицо, но очень большое и круглое. – Ну, ты и жук! Жук и есть! Дай я тебе руку пожму!

– Может, лучше – ногу?! – высунулся в окно супруг Валериан и стал наблюдать за ситуацией.

Тетя Фая со своего огорода слышала весь этот разговор, и было ей не по себе, даже нет, было ей – неприятно, что над Сережей смеются. И решила она Сереже про крышу не говорить, но намекнуть, что с родственниками у нее случились большие нелады по причине их зловредных помыслов и коварных планов.

А так как говорила тетя Фая загадками, деликатно щуря глаза и больше показывая руками, как ей плохо, тошно и хотят ее со свету сжить родичи, то Сергей ничего не понял. Ровным счетом. Но про себя подумал – зря отец женится, бабка совсем с ума съехала. Городит черт те что… Ну, ладно, глядишь, половина ума у нее, да половина ума у бати, в итоге будет целый ум. Не пропадут. Не в лесу, чай, живем, не в болоте, а в городе.

Тетя Фая со своей стороны поняла, что плохо объяснила и до Сергея не достучалась. И где-то через неделю повторила те же мысли, но уже словами, а не жестами.

– Бабк, тебе лечиться надо, – убежденно сказал Сергей, которому бабки, старухи и прочие престарелые пигалицы жить нисколько не мешали. – Иди, ба, не морочь мне голову. Иди, чайку попей. Привет отцу! – Сережа снял с себя и повесил Фаине на шею связку баранок.

– Серый, миня убить хотят, – всхлипнула баба Фая и, разломив баранку, засунула ее целиком в рот.

– Не верю! – пробасил Сережа и пошел к своей зеленой «копейке».

В машине сидела Сережина жена Надя и красила большой кистью трепещущие ресницы.