— Солонка, говорю. Схоластик… Дуб, дом, солонка… Запомните это. «Посредством солонки»… Господи, впору снова нанюхаться этой дряни…

— Да объясните же, наконец, что вы ищите?

— Летошний снег, вчерашний сон, пропавшее видение! В памяти всплывают какие-то обрывки. Мне что-то примерещилось в бреду, я что-то понял, но всё ушло. Помню дуб. Гроб. Дом из серого камня. Но солонка там была. Это важно. Если бы не проклятая Бриджитта…

— А это ещё кто?!

— А вот это — неважно, — с отвращением отмахнулся инквизитор.

Наутро они с эскортом в десять всадников медленно, шагом продвигались по городу.

Горожане, к немалому изумлению Вианданте, приветствовали его так, словно он был Его Святейшеством или паладином, вернувшимся из паломничества по Святым местам. Простолюдинки восторженно бормотали «un Giusto», «un Santo», мужчины низко кланялись. Джеронимо показалось, что его просто путают с кем-то. «Нет, пояснил Элиа. Со дня казни Белетты даже их дом стали называть в городе Сasa del Giusto — „Дом Святого“». Вианданте смущённо пробормотал что-то неразборчивое, и как показалось Леваро, не очень пристойное, и накинул капюшон. Впрочем, его всё же приходилось то и дело приподнимать, оглядывая дома. Леваро уверял, что описанного Джеронимо дома не видел в городе, но…

Они объезжали уже которую улицу, но привидевшегося в туманном видении дома не было нигде. Вианданте направил лошадь по кривой улочке, ведущей к реке. Леваро запротестовал. «Это теперь тупик, набережную подмыло в июле, там нет ни одного богатого дома, живут несколько белошвеек да ремесленников-пополанов». Но Вианданте упрямо ехал вперед, пока не остановился у ветхого серого домишки с чуть скособочившимся забором, неприметно притаившимся у речной заводи. «Кто здесь живёт?» Леваро странно покосился на него. «Никто». Какая-то интонация в его голосе заставила инквизитора обернуться. «Никто?»

— Это дом Вельо. Он теперь пустой. После вынесения приговора его выставят на продажу, но пока…

Вианданте бросил поводья, слез с лошади и медленно пошёл к дому. Элиа последовал за ним, и, опередив его у порога, остановил. «Зачем вам туда?» «Не знаю, покачал головой инквизитор, глядя вперёд невидящими глазами, не знаю…» «Бога ради, ни к чему не принюхивайтесь, у Пиоттино физиономия три дня была пятнистая и мутило, говорил, не переставая…» Вианданте вошёл, чуть наклонившись под низкой дверной притолокой. Закрыл глаза. Всплыл странный толстяк, похожий и непохожий на покойного Чиньяно. Вспомнился и кошелёк, со звоном упавший на стол. Мистика… Это было здесь… «Элиа, нам не нужен эскорт. Отпустите людей». Леваро давно научился разбираться в его интонациях. Молча вышел. Когда стук копыт эскорта затих в отдалении, Вианданте, медленно забравшись на лошадь, направил её к реке. Леваро, тоже безмолвствуя, ехал следом. Он ничего не понимал в действиях начальника, но предпочитал не высказываться. Между тем инквизитор пересёк пологий склон, мост, устремился вверх по тропе и там довольно хмыкнул.

Открывшаяся перед ним равнина завершалась гористым склоном, у подошвы которого высился огромный дуб, листья которого уже начали желтеть. Вианданте обернулся. «Как вы думаете, Леваро, в этом дубе есть дупло?» «Дупло — в дубе Дольчино? Не знаю». «Причём тут треклятый Дольчино?» «Говорят, здесь он впервые встретился со своей подружкой…»

Вианданте с досадой сплюнул.

Они медленно подъехали к дереву. Складки коры местами отходили от кривого ствола, и за одной такой складкой в самом деле чернело дупло. Элиа приблизился и осторожно пошарил в углублении. «Пусто». Джеронимо кивнул. «Разумеется». Они медленно съехали с холма, двинулись по проулку в город. Вианданте, поймав за кончик хвоста своё больное видение, ничего не говорил, а Леваро праздно озирал окрестности. Его внимание вдруг привлекли развалины старого дома Ровальди. Вот здесь из-под наблюдения его агента нагло ушёл неизвестный, донесший на Вено… Бог бы с ним, но просто интересно, куда делся? В этом доме… постойте-ка… Мессир Империали!..

— Да… — из-под капюшона на него сапфирно блеснули глаза Джеронимо. Он был далеко, в своём чёрном бреду.

— Взгляните-ка.

Вианданте откинул капюшон и посмотрел туда, куда указывала рука Элиа. Серые руины старого дома зияли чёрными оконными провалами как глазницами черепа. Ворот не было, но сохранившаяся серая арка над воротами, хоть и обрушилась в нескольких местах, но сохранила вид былого надменного величия. Серый камень был не местным, его привезли из старой, ныне заброшенной каменоломни Ровальди, что была за серебряным рудником.

— Это не тот дом, что вы искали? Из серого камня он, пожалуй, один в городе. Я вспоминал не столько дома, сколько богатые семьи, но из Ровальди здесь никого не осталось и дом пустует уже лет пятнадцать. Нет…наверное, двенадцать.

Вианданте, высоко закинув голову, внимательно оглядел дом. И пока Элиа злопамятно докладывал ему, что это как раз тот самый дом, около которого денунциант упустил отгрёбшего триста дукатов чистоганом бородатого незнакомца, спешился, прошёл в арочный пролёт, миновал дверной проём и вошёл в дом. Духи запустения, нервные тени, вздрогнули и бросились врассыпную, шевельнув стебли крапивы и чертополоха, которыми зарос вход. Дверь, висящая на одной петле, отворилась с визгливым скрипом. Да. Это было здесь. Сразу узнал печь на кухне, и свет из крохотного оконца в люнете падал точно так же. Насупился. «Как погиб род Ровальди?»

Леваро пожал плечами.

— Глава рода имел единственного сына, которому оставил разработки розового и белого порфира, серебряный рудник Монте-Калисио и несколько лесопилок. Тот был женат, но не имел детей. Умер внезапно, от непонятной болезни, в тридцать лет. Вдова после его смерти тоже болела. Около года. И тоже умерла. Дом опустел, с годами развалился, ну и, конечно, помогли бродяги, да всякого рода ворье, которые тут некоторое время кучковались. И сегодня нет-нет, да угнездится кто в развалинах. Хотя приличная публика ночует в монастырской гостинице, иногда и сюда забредают. Летом, разумеется.

Вианданте кивнул и пошёл к лошади. Больше здесь делать было нечего, к тому же он проголодался.

Теперь Джеронимо, пожалуй, мог более осмысленно и цельно представить картину своего бреда, точнее, откровения в бреду. Было и ещё кое-что, подтверждавшее его подозрения. Смерть Чиньяно. Он не обратил тогда внимания… Точнее, обратил, но не придал значения… Чиньяно вызывал в нём омерзение, и Вианданте старался не смотреть на лицо негодяя, а между тем… Слюна постоянно выступала на губы негоцианта и странно пузырилась… Не был ли он болен уже тогда, когда прибежал с доносом? Но если и да, что это давало? А то, что хотя симптомы разнились, и описанная вдовой Руджери картина смерти её мужа не напоминала смерть Чиньяно, ногти которого были белыми, даже восковыми, не походила она и на недомогание несчастного Пиоттино, и тем паче не сходилась с прочувствованной им самим чемеричной отравой, спустя всего два дня унёсшей Аллоро, — источник этих столь разнящихся деяний сидел сейчас в тюрьме Трибунала. Ладно, Пиоттино нарвался сам. Его самого пытались убить въявь.