На следующий день он позвонил. И они договорились встретиться.

– Послезавтра, у меня. Завтра я как раз выхожу из клиники, – сказал он.

– Почему ты был в клинике? И почему я об этом ничего не знала? Мне казалось, что я тебе не чужой человек! – возмущенно вопрошала Лора.

– Мне нужно было привести себя в форму, физическую и психическую. А тебе, особенно тебе, я не имел права показываться в таком состоянии, – сообщил он ей при встрече.

– Случилось что-то ужасное?

– Случилось то, что обычно случается, когда ты неразборчив в связях, особенно профессиональных. Совещание по этому поводу состоится на следующей неделе в присутствии всего коллектива. Естественно, без подробностей моего пребывания в этой страшной стране.

– Но ты же был всего лишь в России. Мы были в Москве вместе пару месяцев назад, и нас принимали чуть ли не как лиц королевской фамилии. И клиенты у нас там солидные.

– Вот именно, СОЛИДНЫЕ. Ты, кажется, сама говорила, что ничто не истинно само по себе, а только в силу сопутствующих обстоятельств. Не знаю, стоит ли тебе рассказывать подробности.

– Но если не мне, то кому?! – возмутилась Лора.

– Да, если не тебе, то кому… – задумчиво повторил Карл.

И рассказал.

О том, как его заманили в один из подмосковных городов под самым благовидным предлогом благотворительности – создание фонда помощи больным детям в российской глубинке. Как эти самые «солидные» клиенты уже на месте сделали ему предложение, «от которого невозможно отказаться».

– Они там все воображают себя донами Корлеоне! – воскликнул Карл. Однако он отказался. Его долго уговаривали, предлагали о-очень солидные дивиденды, условия, о которых может только мечтать любой банк, любая инвестиционная компания в период кризиса, прельщали массой «полезных» вещей. Он опять отказался – репутация своя и компании дороже. Они переспросили: «РЕПУТАЦИЯ?»

Похоже, это понятие им было незнакомо. Потом стали угрожать, типа «зачем покойнику репутация?». Карл угрозам не поверил, решил, что они шутят. Но они не шутили. Дали ему на размышление сутки. И поставили на прослушку его телефон в отеле, иначе как бы они узнали, что он договорился о встрече с корреспондентом оппозиционной газеты, расследующим случаи государственной коррупции. Когда он ехал на встречу, его машину остановили люди в милицейской форме, водителю приказали выйти, и один из милиционеров сам сел за руль…

Привезли его в Средневековье. Это было некое подобие временной тюрьмы на окраине города. Там его заперли в камере, сырой, холодной и абсолютно темной, где он провел несколько дней (сколько точно, не знает) без пищи, с минимумом воды, видимо, не свежей, так как у него начались кровавый понос и рвота. Потом перевели в другую камеру, такую же сырую и холодную, как и первая, но теперь уже с каким-то дьявольским светом, который не выключался ни днем, ни ночью, полностью лишив его сна. На следующий день к нему подселили соседа. Сначала Карл решил, что это «наседка», которой поручено объяснить ему, чем может обернуться его отказ. Но все оказалось гораздо хуже – это был довольно крупный бизнесмен, у которого нагло отобрали бизнес (рейдерство называется), а он посмел возмутиться, пригрозил Европейским судом. Бориса, так его звали, вывезли с дачи ночью, насмерть перепугав двоих маленьких детей и пригрозив жене – мол, если пикнешь, живым своего мужа больше не увидишь.

Они проговорили три дня и три ночи без остановки – все равно спать не давали, – парень отлично владел английским, и им было наплевать, слушает их кто-нибудь или нет. Карл за эти три дня узнал об этой стране столько, сколько не узнал бы, проживи он там много лет, имея то привилегированное положение, какое имел везде.

Потом этого несчастного человека насиловали у него, Карла, на глазах бутылкой из-под шампанского, видимо, в нравоучение. Три бугая держали, профессионально заломив руки, а четвертый пытал. Потом насильники менялись местами. Причем от нечеловеческих воплей жертвы и хлеставшей крови эти звери входили только в больший раж.

– Смотри внимательно, это карательная колоноскопия, следующим в очереди ты, – гыкали они в сторону Карла.

Потом, подначивая друг друга, в ход пустили собственные члены.

Остановиться их заставило только то, что несчастный признался в том, что болен СПИДом. Тут они швырнули его на пол и стали избивать ногами, не потрудившись даже заправить в штаны свои окровавленные обрубки. Они били его, пока Борис не потерял сознание.

– И ты не вмешался? – не удержалась Лора.

– Попытался. Получил удар по печени и обещание, что буду «следующим пациентом».

– Но… но они этого не сделали?! – Лора была в таком потрясении от рассказа, что не могла даже плакать, только вся покрылась красными пятнами.

– Не сделали. Но дали понять, что в любой момент могут сделать.

– А этот несчастный?

– Они бросили его умирать, окровавленного – этакий наглядный пример для меня. Я стал орать и биться в дверь камеры, призывая на помощь к умирающему у меня на глазах парню. Через какое-то время явились двое в грязных белых халатах и утащили несчастного, может, в тюремную больницу.

А с Карлом начали проводить «собеседования». Его приводили в кабинет к «милейшему» человеку, который угощал его коньяком и бутербродами с икрой и осетриной и доступно объяснял «очевидные» вещи. Что его, Карла, пригласили для обоюдовыгодного сотрудничества банков и что он должен считать это за честь.

– Вы, голубчик, не представляете, сколько желающих для такого сотрудничества! У нас вон бывшие канцлеры пристроены кормиться, а сколько еще в очереди! А мы вас выбрали. Вы теперь, что называется, в курсе, так что обратного хода нет. Правила игры очень просты: мы устанавливаем правила.

– Но они же не могли не понимать, что, как только ты выйдешь оттуда, ты можешь… поднять на ноги прессу! Подать в суд, наконец! – Лора отказывалась верить своим ушам.

– Ты ничего не поняла, детка, у тебя реакция человека, выросшего в цивилизованной стране.

– Но это же все-таки не джунгли! А люди там не каннибалы!

– Хуже – у тех есть извиняющие обстоятельства, они думают, что так правильно, они ничего другого не видели. А эти все самое дорогое держат здесь, на Западе – деньги, жен, любовниц, детей, – то есть в курсе того, как живет цивилизованный мир, и прекрасно пользуются его благами. Не без нашей помощи, между прочим.

– Ну, значит, тебе было чем им пригрозить! И потом, у них же тоже есть боссы, а у тех – свои. Они что, не понимали, что ты можешь выйти на самое высокое начальство?

– Во-первых, в тот момент было совсем не очевидно, что я оттуда выберусь. Во-вторых, неужели ты думаешь, что начальство не знает, чем занимаются подчиненные? Или ты считаешь, что они связались со мной по своей инициативе? Их главный принцип такой же, как и любой другой мафии, – лояльность всегда выше закона. Все повязаны – деньгами, кровью, криминалом. Там расследование убийств поручается самим убийцам, хищений – расхитителям, изнасилований – самим насильникам. Там умеют превращать в холуев всех. Даже нас, европейцев, холуями сделали. Причем так искусно, что мы этого даже не заметили, – они лгут так нагло, уверенно и чрезмерно, что парализуют сомнения тех, кому лгут.