Они должны представить запись совету, а затем, черт возьми, им выставляют оценки за их исполнение. Любой, кого уличают в недостатке — возможно, Мастер слишком мягок или девушка слишком нетерпелива — вызывается на совет для дачи показаний.

— Потому что, если что-то из этого произойдет, может показаться, что Хозяин и раб влюблены друг в друга, — глухо заключила я.

Каждый хищник является в чем-то жертвой.

Предупреждение Александра прозвучало в моей голове, когда все встало на свои места. Я была так шокирована тем, как он преследовал меня через бальный зал, держал меня и врезался в мою девственную вагину, как безжалостный зверь, хотя он был относительно добр ко мне в дни после моего первого ужина. Это казалось излишне жестоким, потому что, честно говоря, мы оба знали, что он мог бы заполучить меня добровольно через несколько дней или с помощью некоторых тщательно выверенных прикосновений к моему предательскому телу.

Почему ему нужно было схватить меня, как мародер, его способ получить добычу всегда смущала и ранила меня.

Но теперь, конечно, это было так ясно.

Они наблюдали за нами.

Не только Орден через камеры, которые, как я знала, были закреплены по всему бальному залу, но и через Ноэля, который был их глазами и ушами в поместье.

Боже, но у нас не было ни единого шанса против их механизмов.

Данте протянул руку и успокаивающе сжал мое бедро.

— Улучшает или ухудшает это твои воспоминания?

Я медленно моргнула, затем еще раз быстро сомкнула веки, чтобы перерезать нить, привязывающую меня к тому прошлому.

— Это меняет ситуацию.

— Тем не менее, ты все равно хочешь уничтожить Орден ради него, — заявил он, разрезая мою маску скальпелем.

Мой подбородок выдвинулся вперед, когда я посмотрела на него сверху вниз, подражая надменной осанке Елены.

— Неужели это настолько невозможно, что я могу захотеть уничтожить их для себя? Они разрушили мою жизнь, не говоря уже о жизни многих людей, которых я люблю.

— Как Александр, — безжалостно уколол Данте.

— Как и ты, — отрезала я.

Он поднял руки вверх, как два белых флага капитуляции, но я была на грани защитного раздражения, и ничто не могло унять это беспокойство. По опыту я знала, что единственный способ снова расслабиться — это находиться под клинически холодными руками опытного Доминанта.

И не какого-нибудь Доминанта, а самого Александра.

Непрошенный образ его прошлой ночи всплыл в моем воображении; густая волна золотистых волос сбилась с его лба, как корона, холодный металлический плен его глаз, когда он через переполненную комнату объявил меня своей. Снова оказаться в его объятиях было похоже на волшебство, на то, что я так долго выдумывала в котле своего сердца, что до сих пор не могла поверить, что это сбылось.

— Ты знаешь, что он тебя не любит, — напомнил мне Сальваторе ровным и реальным голосом, но не недобрым. — Он был воспитан монстрами, чтобы быть монстром. В таком сердце нет любви. Если бы это было так, он бы пришёл за тобой в какой-то момент за последние полдесятилетия.

Было бы самое время признаться им обоим, что Александр пришел за мной, но я не хотела иметь дело с последствиями. Если бы они думали, что он может появиться снова, они бы каждую минуту размещали Данте рядом со мной, как тень.

Я не была уверена, что они беспокоились столько о безопасности, сколько о том, что, если мне представится шанс, которого не было у меня три года назад в день свадьбы, я могла бы остаться с ним навсегда.

Мой желудок болел от силы моих противоречивых эмоций. Я могла бы быть честной с самой собой, признав, что снова увидев Александра, я наблюдала, как моя уравновешенная черно-белая жизнь приобрела яркие краски, но я также была достаточно умна, чтобы задаться вопросом, полезно ли это для здоровья или нет.

Он был моим похитителем, моим обидчиком.

Заклятый враг моего отца и изгнанный старший брат моего лучшего друга.

Худший кошмар психиатра.

У меня была своя жизнь, над которой я так много работала, чтобы сделать ее полноценной и счастливой в Нью-Йорке. Александр, появившийся ни с того ни с сего, не должен был подорвать это так, как это произошло.

Но Боже, я безмерно надеялась, что увижу его снова.

Я была влюблена в него навечно, как будто я была проклята, и понятия не имела, как найти противоядие.

— Я могу помочь, если ты настаиваешь на получении информации об Ордене, — прервал мои мысли Данте. — У меня все еще есть связи, к которым я мог бы обратиться… Почему бы тебе не позволить мне назначить встречу с человеком, которого я знаю, который мог бы помочь нам получить некоторые ответы?

— Рен, — Сальваторе выплюнул это имя, как проклятие. — Такой человек ничего не делает просто так.

— Нет, — размышлял Данте, его глаза омывали меня, словно горячая вода, так что моя кожа, казалось, вспотела. — Но у меня такое чувство, что он сделает это для нас.

— Хорошо. Ты сделай это, а я сделаю свое дело с Эшкрофтом.

— Нет. Это слишком опасно и ненужно. Что ты надеешься найти?

— Он любит наряжать меня своей горничной и заставлять убирать дом, так что я уверена, что смогу найти какие-нибудь компрометирующие улики.

Сальваторе выругался в трубку, и я услышала звон стекла.

— Козима, тебе нужно быть осторожнее с Эшкрофтом. — Данте поерзал на табурете, притянул меня между своими ногами и взял мое лицо в свои руки. Я закрыла глаза, потому что впервые за многие годы мне было невыносимо смотреть на него и видеть, насколько он похож на Александра. — Не подвергай себя риску ради человека, которого ты романтизируешь в своих воспоминаниях.

— Это не первый раз, когда я подвергаю себя риску ради тех, кого люблю. Эшкрофт сейчас не представляет опасности для Александра, Данте; он опасен для меня и моей семьи. Я не допущу, чтобы моя карьера закончилась скандалом, и я не допущу, чтобы он причинил вред моим близким, чтобы добраться до меня. Если Эшкрофт хочет меня, он может получить меня. Он просто еще не знает, что никогда не сможет справиться со мной.

Козима

Мне завязали глаза.

Впервые за многие годы я лишилась зрения и оказалась полуголой перед мужчиной.

Только это была не сцена с моим Хозяином.

Это была профессиональная съемка для одного из лучших брендов одежды в мире.

Воздух в студии был клинически холодным, и мои соски покрывались бисером нежных шелков и атласов их