Быть его — означало, что я могла заполучить его единственным способом, который он мне когда-либо позволял.

Как его сабмиссив.

— Да, Мастер, — сказала я, и слова вошли во что-то внутри меня, как ключ в замке.

И когда Александр холодно скомандовал:

— Покажись мне. Я хочу посмотреть, как ты изменилась с тех пор, как я в последний раз прикасался к твоей пизде, — я почувствовала щелчок замка и дверь распахнулась.

В моей голове было недоступное для меня пространство. Другой план, другое измерение, как бы вы его ни называли, это было место, выходящее за рамки ограничений мышления и социальных конструкций. Это была обстановка чистого ощущения.

Как бы я ни старалась на протяжении многих лет, мне никогда не удавалось достичь этого самостоятельно. Вибратор на моем клиторе, толстый член, втиснутый в мою тугую задницу, и четыре пальца, растягивающие мою пизду. Прищепки на сосках, подушечки для электронных стимуляторов в паху и несколько злобных пощечин по моей набухшей плоти. Даже несколько бесполезно проведенных ночей в известном БДСМ-клубе, где обученные Доминанты взяли меня в руки с моими любимыми кнутами и игрушками, всем, кроме секса, пока я не превратилась в дрожащую полосатую массу плоти.

Ничто не открывало неуловимую дверь в это табу, кроме восхитительного места.

Ничего, кроме Александра и его особого мастерства.

По моему телу пробежала дрожь, не имеющая ничего общего с холодной комнатой.

Когда я не отреагировала достаточно быстро, Александр запустил руку мне в волосы и стащил меня со стула, так что я рухнула на пол на колени. Мгновенно, инстинктивно, моя голова изящно склонилась, позвоночник выпрямился, и мои руки встретились, как ожерелье, застегнутое за спиной.

— Как всегда, — сказал он тем же мягким тоном, с теми жесткими словами, которые всегда казались громче, чем он их произносил. — Но я всегда предпочитал, чтобы ты был украшена драгоценностями, которыми я владею, как на твоей плоти, украшенной бриллиантами и рубинами, так и с отпечатками синяков и любовных укусов.

Я хрипло застонала, когда он вонзил зубы в место соединения моей шеи и плеча и сильно втянул кожу, так что она распухла у него под языком. Когда он отпрянул с громким чмоканьем, влага восхитительно остыла на моей коже и покрыла мою кожу мурашками. Он коснулся этого места кончиком флоггера, который держал в руке, и нажимал, пока я не зашипела от боли.

— Мак на твоей коже, — пробормотал он, словно потерявшись в мыслях и желаниях. — Раньше я видел маки за Перл-Холлом и думал о том времени, когда я трахнул тебя там на земле.

— Да, — тихо прошипела я, потому что думала об одном и том же всякий раз, когда видела свой любимый цветок, навсегда запятнанный воспоминаниями об Александре и о том, как он меня трахал на прощание.

Я наклонила шею глубже, как лебедь, ищущий сна, только я искал глубокий, мрачно-вкусный укус Александра в мою шею. Я хотела, чтобы он посадил сад синяков под моей кожей, поливал их моими слезами боли и смотрел, как они распускаются под собственническим жаром его взгляда.

Я хотела, чтобы он использовал меня как холст, чтобы выразить все свои самые темные желания.

Используй меня, наполни меня, сделай своей изнутри.

Я думала, что слова содержатся в моей голове, громко гремят, но ограничиваются моим собственным разумом. Это были опасные слова для человека, который доказал, что может приходить и уходить, но держал наши связи на у себя в руках, так что я всегда была связана с ним, всегда была его, даже когда он меня не хотел.

Я бы никогда не произнесла их вслух, если бы была в здравом уме.

Но я не была.

Я никогда не была такой, когда руки Александра формировали мое тело в его искусстве.

— Я собираюсь использовать тебя. Я собираюсь отметить твой язык вкусом моего члена и твою кожу отпечатком моей ладони. Я собираюсь наполнить тебя. Я собираюсь прижать тебя руками и зубами и насадить на свой член, чтобы ты несколько дней чувствовал мой ожог между бедрами. Но ты уже знаешь, ты была моей внутри и снаружи с того дня, как мы встретились.

С моих приоткрытых губ сорвалось хныканье, я постыдно жаждала будущего, которое он описал, и была жалко разочарован тем, что оно еще наступило.

— Но сначала, — слова Александра откололись от его шикарного языка, как осколки гранита. — Ты докажешь мне, как сильно ты скучала по своему Хозяину. Как ты жаждешь снова стать моей добровольной рабыней.

— Я не чья-то рабыня, — почти пьяно пробормотала я, подстегиваемая инстинктом, но расфокусированная от тоски.

— Ах, вот здесь ты в корне неправа. Видишь ли, твое порабощение мной не имеет ничего общего с валютой и контрактами, а связано только с твоим желанием быть мной использованной. Ты принадлежишь мне во всех отношениях, которыми я могу пожелать.

Одна из его связанных рук внезапно оказалась по диагонали над моей грудью, наклонившись вниз по животу, так что он мог обхватить весь мою скольскую промежность одной большой ладонью. Я была прижата к нему, к нему, окруженная его теплом и прохладным лесным ароматом. Прошли годы с тех пор, как я была так близка к другому человеческому существу, и тот факт, что именно Александр вернул мое тело способом, известным только ему, заставил мой мозг вспыхнуть коротким замыканием с изысканной страстью и чем-то большим, чем-то неуловимым, что мои кости лучше расположились под кожей, как будто до этого момента они были сломаны и неправильно вправлены.

— Ты говорила, что мне придется снова заслужить твое подчинение, но это неправда, так ведь, моя красавица? Мне нужно снова заслужить твое доверие, твою нежность и твое бездонное сердце. Но твое подчинение? Ах, оно по сути и так мое. Так же, как луна владеет приливом, а солнце — небом.

Я открыла рот, возможно, чтобы протестовать, или, что более вероятно, чтобы попросить его трахнуть меня, как бы то ни было, даже если это испортило мне разум и сердце одновременно. Мое сердце болело от удара его сладких, нехарактерных слов. Мне нужно было что-то, что могло бы выбросить меня из головы, чтобы я смогла противостоять его эмоциональной атаке и сосредоточиться на физической. Он разжал меня, и я резко упала вперед, его освобождение было таким же мощным, как автомобильная авария, бросившая меня вперед.

Резкий шорох кожи, рассекавший воздух, когда я выпрямилась, успокоил меня на секунду, прежде чем я успела заговорить, а затем я застонала от сладкой боли после ударов плетью по голой