У неё было темно. Только два магических светляка парили у окна, вяло покачиваясь друг вокруг дружки, а в покоях Мун было почти сумрачно. Когда глаза привыкли к этому полумраку — Пауль начал различать и очертания кровати, в общем-то — довольно шикарной для рабыни, судя по низко свисающим до пола покрывалам, и невысокий дамский столик со всеми этими их баночками и растираниями ближе к окну заметил тоже.

Руки как-то сами нашли гибкое, почти обнаженное тело девушки, так и оставшейся в танцевальном наряде, и прижали её к груди Пауля.

В этот раз — никаких полутонов, он обнимал её не по-приятельски, он обнимал её как мужчина, который почти потерял из-за неё рассудок. Со всей страстью, которая только в груди имелась. Ох, сколь же мало было этих объятий…

— Я погляжу, не я один пал жертвой твоих волшебных глаз, да? — шепнул Пауль ревниво, пробегаясь дыханием по волосам девушки.

Мун дернулась, рванулась, просто заставила разжать руки. Это было не особенно радостно, но вообще-то — правильно. Пауль не имел права к ней прикасаться. Пока Мун была рабыней Мансула, не имел.

— Что ты натворил? — свистящим шепотом прошипела Мун. — Что ты натворил, Пауль. Разве не ты обещал, что уйдешь из Турфана? Разве не ты клялся, что не сунешься к ублюдку Аману? Во что он тебя втянул?

А он-то надеялся, что она хоть чуть-чуть будет рада его видеть…

— Так вышло, — ровно откликнулся Пауль, скрещивая руки на груди, — и давай ты не будешь его оскорблять при мне, лилия моя. Шейл али Аман — много сделал для меня. И считается для Турфана моим братом, а лично я — после сегодняшнего дня могу назвать его другом.

— Другом? — она умудрялась кричать на него даже шепотом. — Что хочешь мне говори, а он тебе — не друг. Разве друг втравит тебя в неприятности? Разве друг заставит тебя пойти на смерть?

— Мун, ты неправильно поняла, — заметил Пауль, с тяжелым вздохом, — Шейл меня никуда не втягивал.

Острый пальчик девушки ткнул в серебряный медальон добровольца халифа на его груди.

— Вот эта вещь говорит о другом, — прошипела Мун яростно, — эта вещь говорит о том, что ты решил сунуться против Сальвадор, так ведь? Разве не он тебя заставил?

Она уже знала. Быстро она успела все выяснить.

Пауль вздохнул, припоминая утренние события. Да, ему тоже тогда в первые несколько минут казалось, что сейчас его заставят стать участником сомнительной авантюры. А потом Аман усмехнулся, и заклятие иллюзии вернулось на место, вновь прикрывая шрам от ожога. На этот раз — гораздо более плотное, и точно выдержавшее бы пару не очень изощренных проверок. Именно тогда он и предложил Паулю — выпить с ним чаю, будто подчеркивая, что он может и отказаться…

— У меня с Шейлом своя договоренность, — отрывисто ответил Пауль, — его предложение мне понравилось.

— Пауль, какой же ты дурак, — Мун никак не унималась, — ты думаешь, что вы “договорились”, а я знаю Амана. Он тебя разыграл, заставил принять его условия, да еще заставил поверить, что никакого принуждения тут нет. Что ты сам добровольно решил стать самоубийцей.

— Да почему самоубийцей? — не выдержал Пауль.

— А ты веришь, что победишь Сальвадор? — едко поинтересовалась Мун. — Судью Пустыни, что сильна всегда до тех пор, пока вершит праведный суд?

— Ну, не всегда он у неё праведный, — Пауль качнул головой, — и у меня нету выбора. Я должен победить Сальвадор. У меня многое на кону.

— Ты не справишься, — простонала девушка едва слышно, — ты разве не понимаешь?

— Мун, победить можно любого, даже самого умелого воина. Можешь мне поверить, я бы в этом случае не оплакивал брата, — Пауль с горечью улыбнулся, — Почему бы мне не попытаться победить Сальвадор, а, лилия моя?

— Зачем тебе вообще пытаться? — Мун впилась пальцами в волосы, явно раздраженная непониманием Пауля, — Чего ради? Почему тебе было просто не уйти дальше от Хариба? Как ты и хотел — подальше от халифских магов, туда, куда не доходят розыскные сводки.

— А сколько бежать, Мун? — Пауль хмыкнул, с невеселым вздохом. — Я не могу вернуться на родину, пока не получу вольную. Любой маг халифа выдаст меня страже, и я вернусь на Арену. Я ничего не могу тем, кто я есть сейчас. Даже быть с той, которую выбрало мое сердце — не могу, потому что беглый раб — ни в жизнь не заработает на то, чтобы выкупить её у хозяина.

— Мертвый ты тоже не особенно много сможешь, — измученно выдохнула Мун.

— Почему ты так в меня не веришь? — вырвалось у Пауля неожиданно отчаянно. — Мне плевать, верит ли Мансул или кто-то другой, но почему не веришь ты, сердце мое?

— Пауль, — Мун произнесла это устало, почти измученно, — дело не в том, что я не верю. Неужели ты думаешь — она сто лет ходит по Махаккару и никто не пытался её уничтожить? В год бывает по два-три отважных болвана. В первые годы ходили десятками. Многие умелые воины решили, что женщинам пустыни не нужна личная Судья, да еще и дух. Вот только кровью всех их Сальвадор омыла песок своего капища. Это знают даже дети Макаххара. Пока она служит своему делу, пока она не нарушает посмертной клятвы — её нельзя победить и уничтожить. Шии-Ра этого не допустит.

— Я сомневаюсь, — Пауль качнул головой, — сомневаюсь, что её суд верен. В конце концов, ведь кажется для этого Шии-Ра и назвначила Ночь Истины, да? Чтобы сама судьба могла карать богов за их ошибки.

— Пауль, — Мун, кажется, задыхалась от переполнявших её эмоций. Именно в эту секунду до Пауля дошло. Она совершенно не расстроена из-за цели его миссии. А он-то думал, что именно сейчас и столкнется с проблемой того, что Мун в Сальвадор верила.

Она боялась за него. За его жизнь. И это означало одно — он ей небезразличен.

Это было совершенно безумное открытие. Пауль не выдержал, шагнул, сгребая в охапку, стискивая в своих руках девушку.

— Мун, — сорвалось с губ все тем же измученным шепотом, а пальцы зарылись в мягкие волосы, — Мун, ну не бойся за меня. Я справлюсь. Я должен.

— Дурак, — она шипела, царапалась и пыталась вывернуться, — какой же ты дурак…

Целовать её в этот раз оказалось сложной задачей. Это было все равно что целоваться с кусающейся гибкой дикой кошкой, которая совершенно не понимает таких нежностей. Вот только в какой-то момент Мун все-таки обмякла, все-таки ослабла, отвечая и заставляя всю кровь в жилах Пауля вскипеть раскаленным вином. Все, на что он имел право сейчас — эти долгие поцелуи, которые он практически крал, и у Мун, и у её хозяина. И запастись ими впрок было чертовски сложно.

Наверное, именно поэтому, когда Мун все-таки отстранилась, Паулю было настолько непросто об этом не сожалеть. Но сейчас она прижалась к нему, такая хрупкая, такая теплая, прижалась и замерла, касаясь ладонью его груди, там, где билось безумное сердце Пауля Ландерса.