София заметила озабоченность и удивление Торнтона. Когда он пошел к себе, она догнала его и легко тронула за плечо.

— Я знаю, что вы расстроены, Александр. Я не прошу вас простить моего мужа. Он…

— Вандал.

— Не так резко. Мы в Греции называем таких людей одноглазыми. Он видит только то, что хочет.

— Как циклопы.

— Да. Но ведь Улисс перехитрил циклопов, верно? — Она с минуту была в нерешительности. — Ищите ваши свидетельства где-то еще. На табличках. Если вы найдете их там, моему мужу придется признать вашу правоту. Я уверена. Ищите доказательства.

На третий день после землетрясения София увидела вороного коня с всадником, медленно двигавшегося по равнине. Казалось, конь шел как-то неровно, а когда он приблизился, София поняла, что всадник пользуется дамским седлом. Всадник, весь в черном, напоминал какой-то странный вырост на коне, София узнала высокую сутулую фигуру преподобного Десимуса Хардинга. Он пробуждал воспоминания о странной смерти Уильяма Бранда, и она ощутила беспокойство. София подождала, пока он привяжет коня в молодой дубовой роще и поднимется на холм.

— Добрый день, фрау Оберманн, надеюсь, вы в добром здравии после этого землетрясения.

— Добрый день, отец. Да. Мы все в порядке. И в хорошем настроении.

— Рад слышать. — Почему-то он казался разочарованным. — Я никак не мог успокоиться и решил увидеть разрушения собственными глазами.

— Здесь нет разрушений, преподобный. — К ним подошел Оберманн. — Мы видали виды, как вы выражаетесь. И выдержали бурю.

— Я рад, сэр. Очень рад. — Какое-то мгновение у Хардинга был расстроенный вид. — Я слышал совсем другое от английского посла. Мы все очень сожалели о ваших несчастьях.

— "Молва понеслась и наполнила город слухами", мистер Хардинг.

— Да, как говорил Вергилий. Я помню, что вы прекрасно знаете Вергилия. — Намек на обряд очищения дома в деревне был совершенно очевиден. — Не могу не думать, что смерть этого американца была своего рода знамением.

— Мы не обсуждаем это, сэр.

— Разумеется. Конечно. Это бестактно. — Хардинг прочистил горло. — Посол считает, что ваши раскопки очень сильно пострадали.

— Лейард ошибается. — Сэр Остин Лейард, английский посол в Константинополе, был в свое время археологом. Это он обнаружил дворец Синахериба в Ниневии. — Не в первый раз.

— Мы не должны так говорить, герр Оберманн. О нет. — Хардинг выглядел довольным. — Сэр Остин не поблагодарит нас.

— Он ничего не понял в стенных рельефах, — сказал Оберманн. — И не разобрался в ромбическом узоре.

— Пусть эксперты ссорятся между собой, дорогая леди. Мы не разбираемся в таких вещах, — обратился он к Софии, хорошенько запомнив критические высказывания Оберманна. — Так, значит, вы не пострадали?

— Троя процветает, как вы сами видите. Задело ли землетрясение Константинополь?

В пригородах толчки чувствовались, но старый город выстоял. Однако турки, как известно, не отличаются самообладанием. Крик и стон стояли ужасные. Я думал, настал конец света. — Судя по выражению лица Хардинга, он, казалось, приветствовал этот момент. — Толчки едва заметные, ну, скажем, достаточные, чтобы задребезжали чашки, но не больше.

— Пойдемте, преподобный. Разрешите мне показать вам наши находки. — Оберманн взял Хардинга под руку, тот без большого желания повиновался, и они пошли по Трое. — Планировка простая, как видите. Вот эта крутая улица, вымощенная плитами, идет от единственных ворот на западной стороне. Вы заметили вон там фундамент?

— Этот город стоит перед моим мысленным взором многие годы, герр Оберманн, сойдя со страниц божественного Гомера.

— Вам не стоит говорить " божественный". Не при вашей профессии.

— Полет фантазии, дорогой сэр.

— Это я могу назвать его святым из святых, а в ваших устах такие слова звучат богохульством.

— Но мы можем назвать его "священным", правда? Это не смутит даже самую чувствительную совесть.

София подозревала, что совесть Хардинга была не слишком чувствительна.

— Генрих говорит, что в Гомере больше красоты, чем в Библии. Вы согласитесь с ним, отец Хардинг?

— Разумеется, это старейшая в мире написанная поэма. В ней масса удачных мест. Я не "отец", дорогая леди, в моей церкви я "преподобный". Это тонкое различие.

— А сейчас вы на земле богов и героев, — сказал Оберманн. — Видите, главная улица ведет к дворцу? — Он стукнул по земле тростью. — Мы выкопали тысячи кубических метров всякого мусора. Мне пришлось построить дорогу, чтобы вывозить его. Здесь были огромные напластования мусора, дорогой сэр, до пятидесяти футов в высоту!

— Меня не волнуют подробности, герр Оберманн.

— Конечно, поэтому вы и священник. Вам виден слой, лежащий поверх вон тех камней, словно черный туман? — Оберманн указывал тростью на маленькие разрушенные комнаты. — Во время большого пожара ветер гнал пламя с юго-запада, от городских ворот, на северо-восток. Все сокровища найдены на юго-восточной стороне.

— Драгоценности, дорогой сэр? Ахмед Недин будет несказанно рад услышать это. — Десимус Хардинг побывал в музее древностей в Константинополе и познакомился с Ахмедом Недином. Недин обожал все английское, и провел с преподобным Хардингом вечер за кальяном.

— Драгоценные для меня, сэр, — поспешно добавил Оберманн, испугавшись, что сказал слишком много. — Глиняные статуэтки. Чаши.

— Ничего ценного?

— В Трое ценно все.

— Но мистер Недин уверен, что музею вскоре будет передана масса золотых украшений. — Хардинг смотрел на Оберманна напряженно, можно сказать, жадно. — Я рассказывал вам о мече?

— О мече? О каком мече? — голос Оберманна звучал резко. — Я не знаю ни о каком мече.

— Успокойтесь, дорогой сэр. Я имею в виду меч Константина Двенадцатого.

— Последнего императора Византии. И что?

София заметила неожиданное волнение мужа.

Она подумала, что существуют какие-то запутанные связи между Генрихом Оберманном и Ахмедом Недином, между обещанной "массой украшений" и внезапно обнаруженным в раскопках мечом. Но ей не хотелось вникать в эти связи.

— Он был разбит Мехмедом Вторым? — спросила она у мужа.

— Он известен как Мраморный император, — ответил за него Хардинг. — Но мрамор оказался слабым.

— И дело закончилось падением Византии, — добавил Оберманн.

— Золотая империя рассыпалась в прах. — Хардинг с удовольствием произнес эту фразу. — Турки завоевали славную страну. Но я должен рассказать вам о мече, герр Оберманн.

— Если хотите.

— Один турецкий торговец древностями, известный как Иссед Сака…