Общее недовольство вызвал диктатор, когда выпустил из своих рук Ганнибала, окруженного было в ущельях римским войском. Взволнованно обсуждала толпа на форуме вести с поля брани. В конце концов решено было назначить командующими армиями двух новых консулов. Сенаторская партия провела в консулы Эмилия Павла, вторым консулом был избран ставленник крестьянской партии – сын мясника Терренций Варрон.

6

Новые консулы решили дать Ганнибалу генеральное сражение. Действительно, положение становилось невыносимым. Ганнибал прочно устроился в Апулии и, захватив большой склад провианта римлян близ деревни Канны, обеспечил продовольствие своей армии на долгое время. Успехи пунийцев сказались и на римских союзниках: кое-где среди них стало заметно брожение и даже начались переговоры о переходе на сторону Ганнибала. До сих пор италийцы очень дружно выступали против неприятеля, но постоянные его успехи и возможность владычества его над Италией заставляли многих колебаться и задумываться о том, не следует ли своевременно отделиться от Рима. Такое настроение италийцев понуждало консулов спешить. Особенно горячился Терренций Варрон. Стянув армию численностью около 80 тысяч человек, он решил при первом же удобном случае напасть на Ганнибала и завязать решительное сражение.

Поле битвы при Каннах

Пунийская армия спокойно отдыхала у Канн, когда лазутчики принесли известие о приближении многочисленного римского войска. К ночи Ганнибал велел расставить усиленные сторожевые посты и, созвав начальников отдельных частей, дал им распоряжение на случай внезапного нападения неприятеля. По донесениям лазутчиков, римляне подошли очень близко к месту расположения пунийцев и начали переход реки Ауфида на тот же правый берег, где находилась пунийская армия.

Едва только рассвело, как Ганнибал заметил сильное движение в рядах римлян. Впереди лагеря было поднято красное знамя, послышались сигнальные звуки труб. Войско становилось в боевой порядок. На правом крыле расположилась конница; над нею пестрели значки, колыхались копья всадников, одетых в медные панцири и шлемы. Середину занимали пехотинцы, растянувшиеся боевыми линиями: впереди стояли легковооруженные пращники, а позади – легионы тяжеловооруженных. Огромные щиты тяжеловооруженных горели, как огонь, при солнечных лучах; тело солдат было закрыто чешуйчатым панцирем, скованным из металлических пластинок. На левом фланге находилась союзная конница, а рядом, ближе к легионам, стояла союзная пехота.

Ганнибал, не медля, стал изготовлять к бою свою армию. На левом фланге против римской конницы поставил он галльскую и испанскую кавалерию, на правом фланге – нумидийцев, а в центре поставил пехоту, набранную в Африке. Сильное впечатление производили галлы и испанцы. Галлы были обнажены до пояса и держали в руках очень длинные, тупые на концах мечи. Страшно было смотреть, когда они бросались в бой, издавая дикие, неистовые крики и потрясая мечами. Испанцы были одеты в белые одежды, вышитые на краях красным узором; эти одежды сверкали своею белизною на солнце. Число пехотинцев Ганнибала достигало 40 тысяч, и таким образом армия его значительно уступала римской, зато на его стороне был перевес в коннице, приблизительно на 5 тысяч.

Ганнибал, стоя на холме, внимательно наблюдал, что происходит в лагере римлян, и с радостью замечал, что поднявшийся ветер гонит столбы пыли в сторону римского стана. Вот от главного римского знамени, находившегося в середине передовой линии, отделился одетый в блестящие доспехи полководец и, обращаясь к солдатам, стал произносить речь. По-видимому, это был Терренций Варрон, возбуждавший воинов пред решительной битвой. Когда консул закончил речь, солдаты приветствовали его долго не смолкавшими криками. В это самое время Ганнибал незаметно дал сигнал к общему наступлению. Как стрелы, полетели испанские и галльские всадники, ободряемые боевыми кликами пехотных солдат, намереваясь опрокинуть фланги римской и союзнической кавалерии. Римляне, заметив этот маневр, решили всеми силами ударить в центр Ганнибалова войска, прорвать середину линии, разрезать пунийскую армию пополам и по частям разбить ее. Несмотря, однако, на отчаянный натиск, прорвать середину пунийской армии не удалось.

Страшную картину представляло собою поле брани к вечеру этого рокового дня. До 50 тысяч пехотинцев и до 3 тысяч всадников погибли у Канн. Среди мертвецов находились трупы восьмидесяти сенаторов, многих бывших консулов, эдилов и двадцать один военный трибун. В плен неприятелю досталось более 3 тысяч человек. Консул Терренций Варрон только благодаря счастливому случаю не попал в руки врага; жалкие остатки войска бежали с ним, покинув поле битвы.

Такого ужасного поражения еще не было в истории Рима.

7

Как только смутная весть о гибели армии долетела до Рима, там на улицах и площадях разыгрались ужасные сцены. Послышались вопли, стенания и крики, люди метались из стороны в сторону и не знали, чему верить, что делать. Паника охватила народную толпу, когда послышались чьи-то безумные возгласы: «Ганнибал у ворот!»[11] Казалось, что враг, действительно, приближается к самым стенам города. Всякий бежал, куда мог; женщины и дети оглашали воздух воплями отчаяния.

Тотчас был собран на совещание сенат, но и он, по-видимому, растерялся в этот критический момент. Один Фабий Максим сумел тотчас же влить бодрости и подкрепить дух растерявшихся. Он, сохраняя полное спокойствие, предложил сенату восстановить порядок в городе, положить предел смятению, страху, всеобщим воплям и крикам, воспретить женщинам выходить из дома на площадь, расставить у ворот часовых, которые не позволяли бы никому выходить из города. Это предложение Фабия единодушно было принято сенатом, и вскоре сенаторам, действительно, удалось внести некоторое успокоение. Но не надолго. Вскоре получено было письмо Терренция Варрона с подробным изложением всего происшедшего при Каннах.

Тогда семейства воинов узнали точно о своих потерях. Плач был столь велик, что пришлось отменить ежегодное празднество в честь богини Цереры: принимать в нем участие запрещалось лицам, носившим траур, а тогда не оказалось ни одной семьи, в которой не оплакивали бы покойника. Но потери, понесенные римлянами, возбудили страшную вражду к завоевателю, причинившему столько несчастий и разорений. Пламя ненависти и мщения возгорелось у многих италийцев после поражения у Канн. Множество народа стекалось в Рим к общей очистительной жертве, к которой призывал Фабий Максим; после священных церемоний было совершено ужасное жертвоприношение: грек и кельт с женами их были заживо погребены на скотном рынке.

Затем был объявлен новый набор и под знамена призвано все способное носить оружие мужское население, начиная с семнадцати лет. Когда Ганнибал предложил обменяться пленными, то в этом ему было отказано, беглецов же из плена постановлено было строго наказывать. Не принято было также посольство от Ганнибала, явившееся для переговоров об условиях мира. Такой образ действий сената произвел сильное впечатление.

Твердость сената и непоколебимая стойкость были тем изумительнее, что Италия переживала очень