Настала ночь. Винге притворялся, что спит, и напряженно вслушивался в дыхание непрошеного гостя. И дождался — из угла раздался негромкий храп. Он осторожно перекинул ноги через край кровати, моля, чтобы не скрипели доски пола, и начал подкрадываться к спящему.

Только сейчас ему удалось рассмотреть его физиономию, и он искренне удивился — что же нужно делать, чтобы получить такой эффект? Широкое лицо и так-то не особенно привлекательно, изборождено углубившимися с годами морщинами. Но дело даже не в этом — физиономия пальта более всего напоминала хронику бесчисленных драк.

Нос сломан и сросся довольно криво; одна бровь, там, где ее пересекает уродливый шрам, совершенно безволоса. Лоб и виски — галерея кое-как заживших ран. Уши… даже и ушами назвать трудно. Сплющенные, свернутые, потерявшие форму комки хряща. Скулы на разном уровне. Можно бы и пожалеть, но спящий вызывал в нем скорее страх, чем сострадание. Преодолеть этот страх оказалось непросто, но он все же решился: дрожащей рукой осторожно, медленно, в несколько судорожных полудюймовых движений нащупал и вытянул из жилетного кармана ключ, дыша при этом открытым ртом, чтобы по возможности не производить никаких звуков.

Ключ у него в руках. На цыпочках, приседая с каждым шагом, двинулся к двери — и опять с тихой молитвой: Господи, сделай так, чтобы не пересохла смазка. Нет, не пересохла. Замок открылся совершенно бесшумно, даже язычок не щелкнул — он мысленно похвалил себя, что в последнюю долю секунды придержал ключ.

Но не успела дверь отрыться на несколько дюймов, под ногами у него что-то глухо звякнуло, и он почти сразу почувствовал на плече руку. Нет, это была не рука — стальные тиски. Даже пошевелиться не мог. Видимо, Кардель оказался куда более проворен, чем можно было предположить, глядя на его телосложение. Голос его напоминал скорее сдерживаемое рычание:

— Не спешили бы так, заметили: я бутылку у двери поставил.

Кардель запер дверь. Эмиль отступил в глубь комнаты. Кардель повернулся и долго на него смотрел — долго и оценивающе.

— Такой трюк больше не пройдет, — сказал он, положил ключ на пол и слегка толкнул ногой. Ключ оказался по ту сторону двери.

— Что ж, умрем оба, — неожиданно высокомерно произнес Винге. — Я от жажды, вы от голода.

Кардель нагнулся, вытащил из корзины буханку хлеба и помахал у Винге перед носом.

— Когда придете в себя, вышибу дверь. Заплачу фру Бергман за замок — и всего делов. А сейчас ложитесь и попробуйте уснуть. Силы вам еще понадобятся.

С тоской и ужасом Винге осознал справедливость карделевского прогноза течения болезни. Поначалу-то он был уверен, что пальт либо преувеличивает, либо процесс выздоровления пойдет гораздо быстрее, чем тот накаркал. По уже первый день показал — нет. Не преувеличил пальт. В желудке плескался расплавленный свинец, почти все время он проводил, согнувшись в три погибели над ночным горшком. Его беспрерывно рвало: сначала выпитым квасом, потом горькой от желчи, обжигающей глотку желтой слизью.

А следующий день был еще хуже, хотя, казалось бы, — хуже некуда.

Он был готов на все ради глотка спиртного, просил, унижался — но пальт был непреклонен. Ни мольбы, ни уговоры, ни обещания не помогали. Даже на предложение взятки только ухмыльнулся.

Наступила третья ночь.

Кардель начал жечь лучины. Высекал огнивом искры и ждал. Когда трут, по его мнению, тлел нормально, не выказывал намерений погаснуть, подносил к тлеющей губке лучину, давал ей сгореть до конца и брал следующую. Лучина, догорая, сгибалась в черную дугу, которая почему-то напоминала Винге привидение на кладбище.

Комната постепенно заполнялась то душистой, то невыносимо едкой древесной копотью, и в колеблющемся свете Винге показалось, что по руке его ползет какой-то жук. Он попытался его стряхнуть, но тот, похоже, даже не обратил внимания на грозный замах. Винге откинул с ног одеяла и чуть не закричал от ужаса: ноги его были облеплены червями, мухами и ярко-зелеными жуками. Свет испугал тварей, и они начали окапываться. Там, где они рыли свои норы, кожа пошла пузырями, чуть ли не булькала.

Впервые за все дни он испугался так, что закричал в голос.

Пальт намочил тряпку и приложил ему ко лбу.

— Ты их видишь? — с дрожью в голосе обратился к нему Винге. Впервые на «ты».

— Не знаю, о чем ты, — отплатил той же монетой Кардель. — Чертиков, что ли? Знаю одно: все, что ты видишь, существует только у тебя в голове.

Эмиль зажмурился из всех сил, услышал нарастающую барабанную дробь и не сразу понял, что этот костяной звук издают его собственные зубы.

Лихорадка началась позже. В короткие минуты облегчения, когда его сознание было уже не в состоянии оплакивать бедственное положение внутренних органов, Кардель был тут как тут. С влажной тряпкой или с размоченным в квасе куском хлеба. Винге покорно проглатывал еду, но удержать ни разу не удалось.

— Что вы от меня хотите?

Обращение на «ты» не привилось.

— Вы уже спрашивали раз двадцать.

— Да… знаю. Ответ ваш, извините, запамятовал. Может, на этот раз запомню.

— Мне нужна ваша помощь в деле, которое ни с того ни с сего свалилось мне на голове. Почему-то показалось… да нет, не показалось; уверен: голова у вас такая же светлая, как и у покойного брата. Редко так бывает: лицо такое же, а голова хуже. Но, друг мой, в таком виде… в таком виде вы ни на что не годитесь. Потому и делаю все, чтобы поставить вас на ноги. Как поправитесь, изложу свое предложение подробнее. И тогда, на трезвую голову, скажете: согласны мне помочь или нет. Если не захотите, откланяюсь. На том и покончим.

— Вы держите меня здесь насильно, как пленника. С какой стати я должен вам помогать?

— Слушайте, Винге… уж я-то знаю, здесь я спец. Перегонное… да вы и сами не хуже меня понимаете: перегонное на побегушках у старухи с косой, служит ей добровольно и в охотку. При ваших… э-э-э… питейных наклонностях вам остался год-два, не больше. Насильно или не насильно, я спасаю вашу жизнь.

— У меня нет ни малейшего представления о делах, которыми занимался мой брат.

— Ваш брат был одним из умнейших людей, которых я встретил в жизни. Вы, конечно, мало похожи на наливное яблочко, чего нет, того нет. Но, как ни крути, упали с того же дерева.

Винге задумчиво покачал головой и выразился так изящно, что Кардель одобрительно крякнул.

— Вы принимаете желаемое за действительное, мой друг.

Пальт стал мучительно искать достойный ответ на этот риторический шедевр, но не успел; последовало продолжение:

— Мы с братом совершенно разные люди. Не знаю, что вас с ним объединяло, но что-то, наверное, объединяло. Заменить его я не смогу.

Кардель мгновенно забыл про состязание в риторике и довольно долго сидел в задумчивости. Лучина догорела, и в полутьме голубовато-бледная физиономия Винге и в самом деле пугающе напоминала лицо его покойного брата в гробу.