Винге закрыл глаза, надеясь, что разговор на этом закончится. Но почти сразу услышал глухой стук кресала о кремень и почувствовал запах горящего трута. Он с трудом разлепил веки. Горела очередная лучина. Физиономия Карделя в инфернальной подсветке снизу навела его на дикую мысль — может, он уже попал в преисподнюю?

Вновь послышался хриплый бас:

— Может, вы и разные. Но у вас есть преимущество. Сесила свела в могилу чахотка, а у вас есть шанс выжить.

Эмиля зазнобило. Он натянул одеяло. Это повторялось не в первый раз: нестерпимый жар перешел в озноб. Он заговорил, и голос его выдавал обуревающий его страх.

— Что меня ждет?

— Еще несколько часов — и вас будет трясти так, что ни одна блоха не удержится. Все до единой сосклизнут. Так что есть и польза.

Наконец-то сон смилостивился над Эмилем Винге. Проспал несколько часов, а когда проснулся, тошнота как будто стала немного меньше, зато сердце билось так, что едва не выскакивало из груди.

— Кардель?

Стул под пальтом скрипнул — сменил позу.

— Тут я.

— Мне страшно.

В наступившей тишине Эмиль Винге ударил кулаком по кроватной раме. Потом еще раз, и еще, все чаще и чаще. Попытался приостановить пароксизм, удержать руку, но ничего из этого не вышло.

— Кардель?

— Вот-вот. Я предупреждал. Блохи паникуют.

Шли часы. Раз за разом повторял Кардель одно и то же мало похожее на правду утешение:

— Теперь худшее позади.

На рассвете седьмого дня из ушей Винге словно вынули затычки. Он внезапно услышал веселый и пронзительный утренний вопль петуха, посмотрел на Карделя, на свои руки, глубоко вдохнул и прислушался к ощущениям. Отвратительное, уже ставшее привычным жужжание под ложечкой исчезло.

И понял — да, правда.

Худшее позади.

Они стояли в переулке, в косой тени от дома напротив. Ни разу в жизни у Карделя не поворачивался язык назвать воздух в городе свежим. Но сейчас, после целой недели в затхлой комнате Винге, он был как нельзя более близок к понятию «свежий». Все познается в сравнении, говорил Сесил. Он покосился на Винге — тот тоже дышал и не мог надышаться. По-прежнему бледен и тощ, но в нем произошли большие изменения. Изменения эти Карделю были хорошо знакомы: они происходят едва ли не с каждым, кто, улизнув от неминуемой смерти, обогатился важным знанием: жизнь дана нам взаймы, и с ней надо обходиться бережно и разумно. Эмиль Винге растерянно помаргивал — вид у него был такой, словно он видит все это впервые в жизни. Раз за разом переводил взгляд с конька крыши на канаву, и в конце концов на руках ни с того ни с сего появилась гусиная кожа.

— Все как-то… чересчур резко.

— Ничего не резко. Как всегда. Это раньше все было в тумане.

В переулке появился человечек, согнувшийся под тяжестью небольшого, но, видимо, тяжелого ящика.

— Не угодно ли заглянуть в мой калейдоскоп! Вас ожидает завораживающее зрелище, после которого наш бренный мир покажется скучным и неинтере…

Кардель пробормотал ругательство и отогнал его недвусмысленным движением руки. Гот, поглядев на физиономию пальта, мгновенно исчез.

— Шарлатан. — Кардель усмехнулся.

Пробежал мальчишка с визжащим поросенком на руках. Винге с болезненной гримасой зажмурился — уличный шум его угнетал.

— Господи, как много я не помню… — тихо сказал он, открыв глаза.

— Еще бы… но хоть что-то помните?

— Упсалу. Мою студенческую комнатушку. Помню, как на меня смотрели… ожидали невесть каких свершений. Как же — брат великого Сесила… надежды, ожидания, мерзкая смесь уважения и зависти. Помню своих однокурсников… наверняка сдали выпускные экзамены, получили должности и разъехались. Потом другие однокурсники, а потом и третьи… Мне они казались все моложе и моложе. Старел только я. На моих глазах фамилия Винге, которую благодаря брату произносили с благоговением, чуть ли не с трепетом, забывалась. Для новых поколений она уже становилась пустым звуком. Сотрясением воздуха. «Вин-ге? А кто это?»

Эмиль Винге погрузился в размышления. Ни с того ни с сего начал грызть ноготь большого пальца с такой яростью, что Кардель немного испугался: как бы в расстроенных чувствах не откусил весь палец. Но Эмиль быстро очнулся, брезгливо посмотрел на палец и убрал руку. Резко и тревожно повернул голову — видно, что-то его испугало.

Сделал быстрый шаг назад и прислонился к грубо оштукатуренному фасаду.

— Вы не слышали?

Кардель прислушался. Доносилось журчание толпы на Корабельной набережной, звяканье стекла — наверняка сейчас из-за угла вывернется уличный торговец. Что еще? Вот, только теперь: дробный перестук копыт по булыжной мостовой.

Он недоуменно глянул на Винге.

Тот покачал головой.

— Мы не могли бы пойти куда-нибудь, где дома… где дома не стоят так тесно?

Они прошли несколько десятков метров, и небесный свод открылся над ними во всей красе: Дворцовый взвоз. Внизу, сквозь немыслимое переплетение такелажа стоящих у причала судов, голубыми искрами вспыхивало море. У Эмиля сразу выпрямилась спина. И взгляд уже не блуждал опасливо, он несколько секунд с видимым удовольствием наслаждался открывшимся великолепием.

Кардель подошел к пустому постаменту посередине площади и оперся о него спиной.

— Вдова… на прошлой неделе ко мне пришла вдова по имени Коллинг. Ее дочь погибла… скажем так… как говорил ваш брат, насильственной смертью. Матери сказали, что девушку загрызли волки. Но у нее есть основания подозревать, что это были волки другого сорта… из тех, что шкуру оставляют дома. И никто не хочет ей помочь найти их. Мне удалось получить помощь полицейского управления. Чудом, вообще-то, и при одном условии: делом займусь я сам.

Он опустил глаза и поковырял носком башмака булыжник.

— Осенью прошлого года ваш брат попросил меня ему помочь. Жить ему оставалось недолго… должно быть, посчитал, что в деле может понадобиться сила, а силы у меня, сами видите… Думаю, Сесил с самого начала знал, что я соглашусь. Он-то человека насквозь видел, Сесил. Знал, что соглашусь, и знал, почему. И верил мне. То есть, мне кажется, что верил… — Он запнулся и решительно произнес: — Ничего мне не кажется. Верил — и все тут. Да… сила-то при мне, никуда не делась, но… я сейчас один. Как и ваш брат был, пока меня не нашел. Только он искал кого поздоровей, а я… выше воротника у меня не совсем… не все есть, что требуется. Поэтому сейчас вроде бы наоборот выходит. Он силу искал, а я умную голову. Я, к примеру, не могу заглянуть вам в душу, как брат ваш заглянул в мою. Но тут еще вот что… ваш брат мне и в самом деле верил, а вот вы… поверите ли? Тут без доверия, скажу я вам, шагу не сделаешь, а если и сделаешь, то в такое дерьмо вляпаешься — вряд ли кто вытащит.