– Да, конечно. – Он бросил Майклу скрытный, понимающий взгляд.

– Не поделитесь своим хересом? – спросил Майкл. – Простите меня, но вас считали умершим. Старческие нервы, понимаете!

– У вас достаточно крепкие нервы, мистер Брюс, – криво улыбнулся виконт и налил вина в искрящийся бокал. – Я был почти мертв. Несколько раз.

– Хорошо. Собственно, я не желаю вам ничего плохого, но мне хотелось бы думать, что вы не соблазнили мою дочь, а затем бросили ее без каких-либо веских причин.

– Нет, – ответил он, глядя поверх своего бокала с вином, и многозначительно добавил: – Хотел бы я знать, можете ли вы сказать то же самое.

– Полагаю, у вас есть некоторое право спрашивать. Я ничего не знал о ней, пока она не приехала ко мне. Мне сказали – какой насмешкой это звучит теперь, – что леди Эстер заболела чумой и нужно много времени, чтобы она выздоровела. Можете быть уверены, что я чувствовал себя последним сукиным сыном, но к тому времени, как я получил плохое известие о ней, с ней все уже было в порядке. – Майкл налил себе еще хереса. – Знаете, что я думаю, Уинтер? Я думаю, что Эстер ждала, чтобы увидеть, родился ли мальчик. Она была намного старше меня и всегда говорила, что слишком стара. Эстер поклялась моему отцу, что не испортит мне жизнь браком с ней, и кричала на меня, пока я не уехал от нее. Но я думаю, если бы родился мальчик… – Майкл поставил бокал и молча выругался. Он не собирался рассказывать ничего подобного, и бурный всплеск собственных эмоций удивил его.

– Могу сказать, она была способна на все, что угодно, – равнодушно произнес лорд Уинтер, глядя в огонь.

– Возможно. Но я сомневаюсь, что вы хотели видеть меня, чтобы поговорить о ней, – заметил Майкл, вставая. – Что еще я могу рассказать вам? Ваша дочь пухленькая, веселая, здоровая, очаровательная малышка. Леди Уинтер приехала совершенно изможденной, а теперь, когда оказалась в нормальных условиях, невероятно похорошела. Вы будете удивлены, и приятно, я надеюсь. Дважды в год я езжу в Суонмир. Они живут уединенно, потому что ваш отец не хочет, чтобы они куда-либо выезжали. Должно быть, он излишне оберегает их. Но, с другой стороны, он думал, что потерял вас. Я рад – нет, слово неподходящее! – я счастлив, что вы живы. Ваш отец уже знает о вас?

Лорд Уинтер покачал головой, продолжая смотреть в огонь.

– Думаю, вам следует написать отцу. Может быть, мне вместо вас сообщить ему о вашем приезде? Ваш отец здоров, и мать тоже, но такое известие может оказаться для них ударом.

Виконт наконец поднял голову, но по его замкнутому лицу нельзя было понять, о чем он думает.

– Могу я вместо вас написать вашему отцу?

Лорд Уинтер медленно кивнул.

– Превосходно. Я сообщу, что вы прибудете в Суонмир через… Когда? Может быть, через неделю? У них будет время подготовиться. Если, конечно, вы не собираетесь отправиться туда немедленно. Вполне естественно, вы рветесь поскорее встретиться со своей семьей. Уверен, ничего страшного не случится.

– Я не рвусь, мистер Брюс. – Виконт неожиданно бросил ему выразительный взгляд. – О нет, я вовсе не желаю, чтобы у кого-нибудь случился апоплексический удар.

В мрачном настроении Арден уложил свой небольшой вещевой мешок и дал швейцару монету, чтобы в такой поздний час тот нанял для него лошадь. Он больше не мог оставаться здесь, расхаживая в жаркой духоте наемных комнат. Ему нужна была физическая разрядка, и он решил уехать.

Дочь! И леди Уинтер. Сам не понимая почему, лорд Уинтер думал, что Зения придет к нему вместе с отцом. Он все думал о том, что могло произойти с ней, и сейчас всевозможные варианты теснились у него в голове: она могла погибнуть, так и не добравшись до Англии; Брюс мог не принять ее; она могла стать одной из сотен бездомных женщин на улицах, могла пойти в работный дом или на фабрику, могла стать проституткой или актрисой – ее талант теперь нашел бы себе применение. Лорд Уинтер мог всю жизнь искать ее и так никогда и не найти. Но чего он не мог вообразить даже в самых безумных своих предположениях, что она жива, здорова и обосновалась в Суонмире как леди Уинтер.

Ардена очень интересовало, какая она, его леди Уинтер. Он не мог восстановить в памяти ее образ. Для него она представлялась сначала мальчиком Селимом, а потом… женщиной, которая сказала ему: «Какая разница?» Лорд Уинтер не мог поверить неоспоримому факту, что она реальный человек и вообще существует на самом деле. Он помнил ее слова, перед тем как занялся с ней любовью, но не мог вспомнить ни ее голоса, ни интонации. Теперь сказанное ею казалось ему бесконечно холодным и безразличным. Но, как оказалось потом, разница все-таки была, со злостью подумал он.

Направляясь из города, лорд Уинтер не поехал по Оксфорд-стрит, а выбрал тихие боковые улицы, потому что вел арабскую кобылу – Шаджар-аль-Дурр, Нитку Жемчуга. Среди узких угольно-черных улиц она выглядела более сказочной и грациозной, чем обычно. Рядом с заезженной гнедой наемной лошадью, которую привел конюх, она как будто вся светилась ярким белым светом, отражавшимся от каменных строений и мостовой. Свой страх она выражала только подергиванием ушами, дрожью и тихим фырканьем, но, несмотря ни на что, послушно шла на поводу – принцесса, гордо вышагивающая изящными копытами по сырой мостовой.

Лошадь стала его наградой. Наградой, которая полагалась ему за три года жизни, за шрам от прижженной раны и мучительную колющую боль в левом боку, за опустошение и кровь. Не сауды, а Рашид ранил его выстрелом и увез от египтян, как похищенную скотину. А потом – Арден не мог помнить, сколько времени, – он лежал с раной в боку в черных палатках шаммари, пребывая на грани между жизнью и смертью, теряя сознание в объятиях странных пугающих видений.

Арден выздоровел, но Рашид держал его у себя как раба – дружба на острие ножа, – до тех пор пока Арден не понял, что он еще заложник фантастического образа королевы инглези. В принце сочеталась смесь сухого военного прагматизма и романтической глупости. Мифы, волшебство и легенды, ставшие источником жизни пустыни, требовали символическую фигуру или какого-то видимого представителя ее. Час за часом выслушивая зачаровывающие уверения принца Рашида, даже Арден начинал верить, что они сражаются за королеву, спрятанную где-то вне пределов досягаемости, за дух, витающий над унылыми горами под бесконечными небесами медного цвета, и что он, Арден, – исполнитель ее воли на земле, посланный к принцу Рашиду, ее щит, и копье, и адское ружье на горячей грязной арабской земле.

Итак, реальная женщина превратилась в видение. Арден вспоминал Селима и безумно скучал по нему, своему тихому спутнику, скучал по английской речи. Но те единственные день и ночь, когда Арден взглянул на него и увидел женщину – и к тому же такую прекрасную, желаемую, ранящую душу, – совершенно ускользали у него из памяти, он потерял представление о них. Он не мог припомнить своих ощущений, того чувства, что испытывал тогда, и должен был сопротивляться накатывавшимся на него видениям, заставлять свой мозг сосредоточиться на твердых фактах, а с течением времени даже утратил способность вспомнить происшедшее или воспринимать его таким же реальным, как свою жизнь в пустыне. Он был Абу Хадж-Хасаном, скакал под развертывающимися, как языки змей, знаменами с начертанными на них словами Аллаха, издавал боевой клич в один голос с воинами шаммари и хейтани, мчался галопом рядом с принцем Абдуллой Ибн-Рашидом, восседавшим верхом на кобыле, которую звали Нитка Жемчуга, и державшим всю пустыню в своих руках. Для лорда Уинтера остального мира не существовало, реальная жизнь полностью исчезла во мраке, стала туманным воспоминанием.