Но однажды ночью, среди песен и историй, рассказываемых за кофе у костра, какой-то хейтани поведал о древнем европейском незнакомце, который жил в его палатке очень давно, еще в его детстве. Однажды он, будучи, как и все мальчики, любопытным, спросил у своего отца, кто такой человек с рыжей бородой и непонятной речью и что он здесь делает. И его отец ответил, что этот человек дакхаил – почетный гость в палатке его деда, и когда его дед умер, стал гостем в палатке его отца, и если его отцу и деду не приходило в голову спрашивать, зачем он пришел и почему остается, значит, для сына, просто мальчика милостью Аллаха, безусловно, недопустимо и невежливо задавать вопросы о том, что его не касается. Хейтани привел для примера маленькую притчу, рассчитанную на детей, которые, сидя рядом, слушали, широко раскрыв глаза. Притча была об этикете пустыни, которая учила их не совать нос в дела гостей. И вдруг, сидя в свете костра, Арден отчетливо увидел в своем воображении одинокого старика, который пришел к чужакам и жил чужаком до самой смерти.

На следующий день, участвуя в разведывательном набеге на Аден, Арден увидел британские пушки и британские корабли, и внезапно непонятным образом его собственное «я» резким болезненным толчком вернулось к нему. К настоящему времени он легко мог решить свою задачу – Рашид доверял ему, и ночью Арден поймал кобылу Шаджар-аль-Дурр, освободил ее от пут, подошел с ней к спящим часовым под стенами Адена и перешел на английскую сторону.

Сейчас лорд Уинтер ехал верхом под холодным дождем, капавшим ему за воротник и затекавшим в перчатки, и чувствовал себя потерянным. Он понимал, что ему следовало ожидать подобных ошеломляющих впечатлений, следовало знать, что жизнь будет продолжаться без него.

На пути домой Арден тосковал по Англии. Для него тоска по родине была новым чувством, потому что именно теперь пустыня чуть не поглотила его и он сознавал, как близко подошел к роковой черте утраты личности. Он хотел домой, хотел вернуться в те места, которые знал наизусть, к родному языку. И пока он добирался до дома, в нем постепенно восстанавливалось ощущение себя самого. Его язык отвыкал говорить по-арабски; его пальцы вспоминали, как застегивать жилет и держать вилку; его тело снова привыкало к одежде и стесняющей ноги обуви; он восстанавливал в памяти, как следовало себя вести и о чем говорить с пассажирами-европейцами. Но время от времени под ним разверзалась бездна. Арден сталкивался с тривиальными ситуациями и терял уверенность в правильности своих действий: например, следует ли ему самому положить еду на тарелку или подождать, пока положит слуга, следует ли пожимать руки. Он протягивал руку и вынужден был думать, верно ли поступает. Всякие мелочи, пустяки просто выводили его из себя, ведь под ними лежала черная пропасть неуверенности.

Даже сейчас лорд Уинтер плохо представлял себе, куда едет. Улицы казались вроде бы знакомыми, дорога домой ему известна, но в течение недели путь на север для него закрыт. Он чувствовал себя изолированным, сбитым с толку: леди Уинтер в Суонмире, мисс Элизабет Люсинда Мэнсфилд в детской. Очевидно, лорда Уинтера не слишком радушно приглашали в счастливое семейство, Брюс очень откровенно выразился. У Ардена возникла злорадная мысль скакать всю ночь – к рассвету он прибыл бы уже в Суонмир, и тогда пусть они узнали бы, насколько крепки их сердца. Его очень интересовало, каким образом Зении удалось убедить его отца, что она жена лорда Уинтера. Видимо, разговор велся продуманно и мудро, ибо его отца нельзя назвать простаком. Но между прочим, Селим без особого труда одурачил Ардена, а Арден вовсе не считал себя круглым дураком.

На Онслоу, когда дома отступили от дороги, Арден пустил наемную лошадь легким галопом; маленькая кобыла последовала за ней как привидение, и пар от ее дыхания заискрился в тусклом городском освещении. Арден отказал себе в удовольствии дать выход чувствам и понестись за какими-нибудь разбойниками – на дороге не было никого, кроме запоздалых путников.

Около полуночи он подъехал к повороту на Лонгфорд, последней точке, где еще можно повернуть на север и к утру очутиться в Суонмире. Он представил себе, как входит в спальню своей «жены», и совершенно неожиданно у него сдали нервы.

Уйму доводов он привел себе, чтобы не поступить так, как ему хотелось. Слуги его не узнают – он не возвращался туда почти тринадцать лет; возможно, ему с позором запретят войти в собственный дом, или – еще хуже – ему придется спрашивать, где спит его предполагаемая жена. Он застыл, ужаснувшись мысли, что ему придется объяснять, кто он такой и что ему нужно, какому-нибудь поджавшему губы слуге из числа тех, которых его мать нанимала и держала на почтительном расстоянии.

Лорд Уинтер повернул лошадей на запад и поехал в другую сторону от Суонмира.

В несусветную рань, в пять утра, крик поднял сэра Джона Коттла из теплой постели. Сэр Джон распахнул окно, прищурившись, посмотрел вниз сквозь моросящую сырость и увидел в своем полуосвещенном дворе две темные фигуры.

– Господи! – воскликнул он. – Что за чертовщина?

– Я привел вам кобылу, – раздался грубый голос, – Нитку Жемчуга.

Сэр Джон втянул в себя воздух и долго стоял не шевелясь, а затем сунул ноги в домашние туфли, схватил халат и побежал вниз в холл. И когда на задней лестнице появился сонный дворецкий, его хозяин уже отодвинул засов.

– Господи Иисусе! Уинтер! Это вы?

– Да, – ответил виконт с примесью иронии, – я понимаю, что вы поражены.

– А кобыла… Та самая? О Боже! Взгляните на нее! Маленькая красавица! – Он говорил странным взволнованно-любезным тоном. – Уинтер, ради всех святых! Мы думали… ладно, не важно, дружище! Вы не будете возражать, если мы просто немного отойдем от дома?

Он в домашних туфлях быстро прошел по дорожке мимо лошадей, а лорд Уинтер, удивленно подняв брови, посмотрел ему вслед и, повернув наемную лошадь, последовал за ним. Когда дом скрылся в тумане, сэр Джон обернулся, его круглое лицо исказилось от страдания, казалось, он сейчас разразится слезами.

– Я не могу держать ее! – закричал он. – Простите! – Он сделал шаг назад, как будто не хотел даже дотрагиваться до изящной кобылы, которая наблюдала за ним, подняв уши.

– Что стряслось? – тихо спросил виконт.

– Я женился, – в отчаянии ответил сэр Джон. – Простите. – Он беспомощно поднял руки. – Я был вынужден продать всю свою конюшню. Она не хотела держать животных. Она страстно ненавидит скаковых лошадей. О, Уинтер, я чуть не плачу. Взгляните на нее! Взгляните на ее поджилки!

Лорд Уинтер смотрел на нелепую фигуру сэра Джона, стоявшего на дорожке в ночном белье и колпаке.

– Грешем? – спросил он после минуты молчания.

– Дуэль, – тихо присвистнул сэр Джон. – Обстоятельства вынудили его бежать на континент.

Виконт стоял, глядя на сэра Джона с таким отвращением, что мужчина в ночном белье и халате облизнул губы.

– Я уверен, что смогу найти для вас покупателя, – торопливо предложил он. – Ничего нет проще!