в больницах, где делали мне операции. И много у меня было всяких больничных историй… — на полуслове оборвал себя Евгений.

Рядом с Илькиным — Наташино лицо. Столько лет ничего не помнил, и вдруг Наташа.

— Ты чего? Словно шарахнули тебя по башке!

— Вспомнил.

— Вываливай, что вспомнил, чучело, до донышка!

— Из больничных историй одна особенно мрачная. Есть такой город Турист. И там больница, где делали мне очередную операцию на ноге. И я уже начал понемногу вставать. Впрочем, сначала историческая справка. Операции мне, как правило, делали летом: в Москве или в Туристе, а после операции от Министерства обороны меня отправляли в Евпаторию, в санаторий. В тот год беда случилась зимой. В драке я повредил себе ногу, при сильном ударе у меня сломалась кость, из ноги вылетело что-то, типа гвоздя. Поэтому привезли меня в Турист зимой. Сделали операцию, и я уже стал понемногу вставать.

— Ну, чего опять замолчал?

— Я фактически убил человека, нашего электрика. Лет тридцать ему было.

— Это уже интересно. И за что же ты его?!

— Что такое наши операции? Они растягивают кости. Мне растянули на три с половиной сантиметра. Сперва была разница в длине ног семь сантиметров, а потом стала два с половиной. Я сказал — гвоздь. Гвоздь загоняют в стопу, чтобы стопа не шевелилась. Или через кость протаскивают две спицы, вверху и внизу. Просверливают дырки в кости. Больничные кровати — специальные: на железках висят грузы — растяжки. И ты лежишь: в эту сторону тянет один груз, кость растягивает, в эту — другой. Раз в три дня чуть-чуть добавляют грузика. Вот такой железной гирей я проломил голову электрику насквозь, гиря оказалась в голове. Он выжил, но стал идиотом.

— За что можно так с человеком?! — спросил Илька.

— В Туристе система коттеджей, домики двухэтажные, в них помещается шесть кроватей. После операции меня перевели в такой домик, на второй этаж. Домик оказался пустой. Целый день сидишь там один. Иногда заходит сестра. Но вот на первый этаж привезли девочку Наташу. Она только окончила школу. В тот же месяц они с матерью выменяли отдельную квартиру и переехали. Школу окончила, квартира — отдельная. Счастье. Наташа вышла на балкон, встала спиной к улице, облокотилась на железку, а железки вышли из стены, и вся опора рухнула. Хозяева знали, что балкон сломан, железки вставили для виду, и балкон ни на чём не держался. Ну, естественно, сам понимаешь… переезжая в новую квартиру, ни о чём таком не думаешь. Наташа вместе с балконом рухнула вниз. Упала прямо на спину, плоско. Её парализовало совсем всю, причём никаких переломов, никаких особых ушибов, ну там отдельные синяки, но они быстро прошли… У неё двигалась только голова и чуть-чуть руки. Восемнадцать лет. Дико красивая девочка. Ей делали операции одну за другой, в разных клиниках. Потом привезли в Турист и после очередной операции поместили в мой коттедж. Вместе с ней явилась нянька, которая при ней должна быть всё время. Естественно, она часто уходила. Ну, а мы с Наташей, конечно, подружились. Я вместо няньки носил Наташе еду. Книжки приносил. Она рассказывала мне о себе. Первое время у меня самого, когда видел её или думал о ней, слёзы текли постоянно, потому что даже я, ребёнок, понимал — человек уже всё, жизнь кончена. Ну что она может делать такая? Часто Наташу нужно поворачивать, то на один бок, то на другой, чтобы пролежни не образовались. Однажды к ней приехали ребята из класса. Вот это, действительно, было ужасно. Мальчики. Наверняка, в неё все они были влюблены. Конечно, они делали вид, что всё в полном порядке, всякие слова говорили, но, ясно же, она им больше не нужна.

— Ну, а электрик при чём?

— А электрик как-то ночью…

— Если тебе неприятно, не надо.

— Слышу ночью шаги в тишине, потом сдавленный крик Наташи. Не помню, как, оказался внизу. Вижу, электрик пытается изнасиловать Наташу. Он на неё забрался. Она — в ужасе. Он ей рот затыкает. Ну, я схватил гирю и со всей силы двинул. Проломил ему череп. У него мозги потекли. Долго не знал, что с ним делать. На пол-то его стащил. А дальше что? Никого нет. Пошёл искать няньку. Я весь в крови. Почти четырнадцать мне было. Потом суд состоялся. Показания снимали. Мать говорит, счастье, что электрик выжил. Пусть и идиот. Иначе мне в колонию! Меня долго потом таскали в суд. Года два тянулось дело.

— Ну, а что-нибудь весёлое было в твоём Туристе? — неуверенный голос Ильки.

— Малину собирали. — Он почувствовал, что улыбается. Проснулось легкомыслие детства. — Варенье варили.

— Вот откуда ты сластёна. А я всё удивлялся, почему, не успеем в какое-нибудь сельпо заявиться, твой первый вопрос: «Варенье есть?»

Снова он удивился себе — он улыбается!

— Малину протирали с сахаром или варили, закатывали в банки, отвозили в магазины. Наши этикетки и клеймо сбоку: типа буквы «У», на самом деле «И» — инвалиды. Страшно приятно было потом встречать. Грибы собирали. Были у нас цеха. Например, цех по переработке грибов. Грибы мариновали, закатывали в банки. В Туристе я научился валять валенки, пришивать к ним подмётки. Помимо школы нам преподавались профессии. Те, у кого руки целы, работали руками. Нас учили валять валенки, шить сапоги. Делали мы резные столы. Турист продавал их налево. Называлось это — «Изделия инвалидов». На деревообрабатывающем станке я вытачивал ножки для стульев. Не прямые, а со всякими выкрутасами. Вешалки делал. Стоячие, с рогами, что ставятся в угол помещения.

— Ну, а развлечения в Туристе были или сплошная работа?

— У инвалидов были замечательные развлечения. Например, видел ты когда-нибудь токарный станок? Болванка деревянная крутится со страшной скоростью. А все стамески — под разным углом… И ты рукой выпиливаешь. Всё делается на глаз, и надо привыкнуть всё делать одинаково.

— А при чём тут развлечения?

— А развлечение такое. Пришёл новенький. Я, например. Мне приказали встать у открытого окна — как раз напротив станка. Я и встал. А парень у станка. И вот так держит стамеску — под определённым углом. Втыкает со всей силы в эту штуку, которая на станке её крутит. Стамеска вылетает и летит ровно в окно. Ты должен успеть отскочить в сторону, иначе пробьёт тебя насквозь — насмерть. Стамеска-то заточена. Такие шуточки. Все смеются и говорят: «Ну, вот, ты теперь принят, увернулся». На самом-то деле по этому цеху всё время что-нибудь летает. А в Евпатории