Варнабхуты держали между собой совет и решили так:

— Если мы знали наперед, что от совершенного царем несправедливого деяния город заслуженно должен быть поглощен огнем, то не должно ли нам удалиться из него? — И один за другим четверо бхут, охранявших кварталы четырех варн, покинули этот проклятый город еще до того, как Каннахи в великом гневе вырвала свою грудь, задумав погубить Мадуру.

В одно мгновение город был объят огнем: улица зерноторговцев, улица разукрашенных колесниц, улицы, где жили люди четырех варн. Всюду возникла жуткая сумятица, словно это было в джунглях Канды, которые поджег Арджуна, чье знамя несло изображение обезьяны. Пламя не коснулось домов, где жили люди дхармы, но пригород мараваров и жилища нечестивых оказались в огненном пекле.

Огненная лавина не коснулась коров и телят, и они благополучно дошли до широкой улицы, где жили благочестивые коровницы. Могучие слоны, молодые слонихи и стремительные кони с ужасным топотом пронеслись через ворота в городских стенах.

Беспощадный огонь все же разбудил красивых женщин, в то время как опьяненные страстью они безмятежно спали в объятиях возлюбленных в чистых и мягких постелях; упругая юная грудь красавиц была умащена сандалом; их украсил яркий кунгума, глаза были подведены сурьмой, а волосы увиты нежными цветами, еще совсем недавно издававшими аромат нектара.

Сумятица и жара разбудила и матерей, локоны которых были украшены благоухающими цветами, а чресла счастливо отмечены родимыми пятнами. Взяв из мягких постелей своих детей, едва начинавших лепетать, они поспешно покидали город вместе с седовласыми старухами. Жены, что всегда радушно встречали гостей и неукоснительно блюли семейную дхарму, благоговейно поклонялись мечущему пламя небожителю, восклицая:

— Справедлив гнев достославной супруги, безвинно лишившейся мужа, грудь которого украшала бесценная гирлянда. Не неправеден огонь, исшедший из груди достойной госпожи, чей браслет поверг властелина!

Охваченные смертельным ужасом бросились вон со сцены танцовщицы, постигшие шестьдесят четыре искусства. На их пылающей улице стоял грохот барабанов, жаркий воздух был наполнен музыкой мелодичной флейты и дрожащими звуками ви́ны. Улицу оглашали крики и восклицания:

— Откуда эта женщина? Да женщина ли та, что, лишившись в этом городе мужа, повергла своим браслетом непобедимого царя и сжигает теперь город столь, ужасным огнем?

В великом горе не совершались вечерние обряды, не читались веды, не возгорался огонь жертвоприношений, не свершалась молитва божествам. В домах не загорались светильники, утих барабанный бой — все словно бы забыли о приходе сумерек.

С улицы на улицу переходила убитая горем Каннахи, не замечая ничего вокруг себя. Потеря любимого супруга сдавила сердце горем, которое все росло, точно от мехов горячего горна. И вот перед несравненной патни, подавленной невыразимым отчаянием и обезумевшей от горя, появилась Хозяйка Мадуры[127], которой было уже не под силу видеть бедствия и переносить огонь, бушевавший в городе.

***

Своим могуществом Каннахи сравнилась с Великой Девой[128], Девой, сидящей под языком у Бога[129], и Царственной Девой, восседающей на могучем буйволе Махише[130]. И вот перед ней, вырвавшей свою юную груд явилась Хозяйка Мадуры.

Глава XXIII

Возвещение богини Мадуры

За спиной непорочной Каннахи, вырвавшей в гневе свою грудь, появилась женщина с густыми распущенными волосами, в которых сиял лунный серп, с излучавшим матовый свет лицом, на котором подведеные сурьмой глаза напоминали большие лотосы. Под пунцовыми губами сверкали белые зубы. Левая часть ее тела была голубого цвета, а правая — окрашена золотой цвет. В левой руке она держала распустившийся золотой лотос, правой рукой сжимала прекрасный сверкавший кривой меч. На левой ноге звенело кольцо отважно воина, на правой — дивные браслеты. Такова была богиня-предводительница, охранявшая царский род Мадуры, правивший обширной землей от гавани Корвей до мыса Коморин и горы Поди. Власть мадурского царского рода простиралась до гималайских вершин на севере. Она шла некоторое время за Каннахи, которую украшали редчайшие браслеты, и наконец воскликнула:

— О благая! Живи! Слушай же мои слова!

Каннахи повернулась и обратила к ней свое высохшее от печали лицо:

— Кто ты, что идешь вслед за мной? Ведомо ли темное жуткое горе?

И шедшая позади смиренно ответила:

— О украшенная драгоценными браслетами! Я знаю о великом горе, постигшем тебя. Ведь я — Хозяйка великой Мадуры. Меня повергла в ужас смерть твоего мужа. Но выслушай мое возвещение, о украшенная тонкими браслетами! О ты, женщина столь великих достоинств, мое сердце пребывает в безысходной скорби. Выслушай же, подруга, из-за каких дурных деяний карма воздала должное нашему царю! Слушай же ты о том, какие дурные поступки твоего супруга в прошлом рождении ныне привели к столь горестному концу.

Слушай! Ухо царя никогда не внимало иным звукам, кроме звуков языка, изрекавшего веды. И никогда он не поносил никого, кроме царей, отказывавшихся поклониться его стопам. Правда, женщины с красивым лицом умели возбуждать в нем страсть своими взорами, и его чувства не повиновались ему, как молодой слон не повинуется укротителю, вырвавшись из его рук. Но помимо этой слабости, никакая низость или несправедливость не коснулась властелина, наследника великого и добродетельного царского рода. Слушай же. Однажды из пандийских царей проходил мимо убогой хижины без ограды и дверей. Он услышал, как жена Кирандея, хозяина этой хижины, жаловалась: «Когда ты от меня, то сказал, что, кроме ограды из царских забот, ты не желаешь мне никакой другой защиты. И ты оставил меня в этой хижине на пустыре. Но что пользы мне теперь от такой царской ограды?» Слова эти пронзили его слух такой страшной болью, словно они были раскаленным гвоздем: сердце сжалось в тоске и страхе, и в гневе на себя рукой, державшей всегда царский скипетр, он разбил золотую корону и сверкающие драгоценные браслеты. Эти драгоценные украшения достались ему от повелителя бессмертных, что вращает свою ваджру, мечущую молнии[131]. Нет, низостью поступков не отличался никто в царском роду Пандьев, которым неизменно сопутствовала победа.

Выслушай же еще одну правдивую историю об отпрысках пандийской династии. Некогда один из царей, славившийся своей отвагой и непобедимым мечом, устроил в тронном зале пышный прием, на котором зашла речь о подвигах и доблестях отважного царя Черы. Некий брахман, по имени Парашаран, услышав эти речи, сказал, что хочет сам увидеть отважного властелина Черы, который заставил открыть врата небесного мира перед одним тамильским поэтом-брахманом. Парашаран был родом из города Пукара, где земля не выдерживала обильных урожаев, где праведный и отважный властелин прославился своей справедливостью к пострадавшей корове и