чтобы вы взялись за книги именно сейчас. Потом можете послать меня ко всем языческим бесам, но мысль я закончу.

Ольжана неуверенно опустилась на стул.

– Я знаю о чародеях столько, сколько полагается башильеру. То есть – достаточно; знаю, что за сильными колдунами нередко тянется шлейф горестей. Брат Бертло первый высказал мысль: колдунами не рождаются, а становятся. Чем значительней жертва, которую они приносят своему мастерству, тем больше их сила.

– А предрасположенность? – удивилась Ольжана. – Дар? Их никто не отменял.

– Дар нельзя пощупать. – Лале дёрнул уголком рта. – Неизвестно, есть он или нет. Но великие колдуны велики не потому, что родились необыкновенными. Они сами себя такими сделали. Через горы книг, десятилетия упражнений и отказ от всего во имя колдовства.

Ольжана чуть не ляпнула: «Ну и?..»

– Брат Бертло спрашивал: «Что есть колдовство без хорошей жертвы?» И он не про коров, зарезанных на капищах. – Лале развёл руками. – Стать отшельником и постигать чародейство – это добровольная жертва. А недобровольная… скажем, занять место брата у лесного колдуна. Понимаете?

Ольжана решительно ничего не понимала.

– Вы, хотели того или нет, отказались от прошлой жизни. Принесли свою жертву. Значит, учёба должна была даваться вам легче.

Ольжана расхохоталась.

– Да что вы. Вот она, ваша башильерская теория… Ничего общего с настоящей жизнью. – Она наклонилась. – Мне было очень тяжело.

Лале потёр переносицу.

– Я думал об этом. Вероятно, тогда вы упустили момент. Больше думали о доме, чем о чародействе, и не воспользовались тем, чем могли бы. Но сейчас-то…

– Что сейчас? – буркнула Ольжана. – Лале, мне кажется, вы говорите что-то не то. Давайте уже поедем.

Но Лале не дал себя перебить:

– Сейчас вы оторваны от чародейских дворов и той жизни, к которой привыкли. Обратите свои беды на пользу своему искусству.

– Ну вы и загнули. – Ольжана поднялась. – Может, сейчас и благодатное время для учёбы, но вряд ли я найду стоящее в книгах для охотников на ведьм.

Ей не понравился наставительный тон Лале – захотелось тут же закончить разговор.

– Найдёте, – проговорил Лале серьёзно, тоже вставая. – А я вам помогу. Длани, Ольжана, должно же выйти что-то полезное из этого путешествия.

Он впервые не добавил услужливое «госпожа» к её имени, и Ольжана ощутила себя неразумной ученицей.

Она закрыла глаза. Медленно восстановила дыхание.

– Слушайте. – Она строго посмотрела на Лале. – Не знаю, зачем вам это. Может, вы правда хотите помочь, – («Или поумничать, одно другому не мешает»), – но я правда плакалась и называла себя слабой, необразованной колдуньей. Наверное, на безрыбье сойдут и ваши башильерские книги. Однако.

Она стиснула зубы.

– Прежде чем вы возьмётесь мне что-то объяснять… – Ольжана поправила платок на плечах. – Я больше не позволю, чтобы на меня кричали. И меня нельзя оскорблять, даже если я не понимаю вещи, которые кажутся вам крайне простыми. Ну и последнее: я не обидчива, но с трудом терплю, когда на меня смотрят свысока.

Лале помолчал, сложил книги в стопку. Заметил:

– Похоже, ваш прежний учитель был не очень-то сдержан.

– Не то слово.

Она смотрела, как Лале обстоятельно собирал вещи на столе, – и вдруг ей стало совестно.

– Извините, – вырвалось у неё. – Я удивлена, но спасибо за то, что хотите помочь. Обжёгшись на молоке, дуешь на воду. Йовар был суров, госпожа Кажимера – строга и справедлива, но оба знали, что чародейка из меня… мягко скажем, не великая.

Лале заверил её, что всё в порядке; одно её слово – и он больше к ней с книгами на пушечный выстрел не подойдёт. Ольжана пробубнила что-то в ответ и отправилась собирать свои пожитки. Сборы не заняли много времени: она умылась водой, оставшейся в кувшине с вечера, привела в порядок одежду и повязала любимый ало-жёлтый платок. Смахнула в сак огарки свечей и поспешила уйти.

Корчма внизу была маленькой и тесной, с белёными стенами. Ольжану уже подташнивало от всевозможных таверн и харчевен, но выбор у них с Лале был небольшой – либо здесь, либо под открытым небом. Ольжана решила, что им лучше позавтракать тут – как бы ей ни хотелось проводить всё время в дороге, она понимала, что это невозможно. Так она загонит и себя, и Лале, а ему приходилось тяжелее, чем ей, – Ольжана хотя бы кибиткой не правила.

Может, подумала она, Лале дал ей башильерские книги, чтобы развлечься?.. Вдруг он отдыхает душой, когда учит кого-то. Не будет же Ольжана лишать его мелких радостей.

Она заплатила за завтрак и устроилась ждать Лале, ушедшего проверять кибитку. Из всех возможных мест выбрала то, что у стены, где – бурая на белом – была прибита трофейная медвежья голова. Лале это не пропустил: появившись, окинул стену удивлённым взглядом.

– Вы нарочно тут сели?

Ольжана пожала плечами.

– Не знаю. – Зачерпнула кашу. – Просто захотела.

Лале опустился напротив, с рассеянной улыбкой поправил ворот. Потянулся за едой.

Они немного обсудили дорогу на день, прежде чем Лале снова глянул на чучело за спиной Ольжаны.

– Место выбрали вы, а любуюсь я.

– Ну, – Ольжана сосредоточенно размазывала масло по хлебу, – можете представить, что вы – госпожа Кажимера. Думаю, она хочет повесить в Птичьем тереме такую же голову.

Лале поперхнулся.

– Шутка, – мрачно изрекла Ольжана. Она не поняла, смеялся ли Лале или же, наоборот, чувствовал себя неловко. – Любите медведей?

– Не очень, – ответил он. – А у вас на прошлого учителя острый зуб?

Ольжана дёрнула подбородком.

– Острый или нет, я пойму позже. Когда Драга Ложа выяснит, есть ли на нём вина.

Она отложила нож и осмотрела зал корчмы. Утренние посетители были заняты своими делами, но на Лале косились – ещё бы; мало того что в одеянии черноризца, так ещё и с женщиной. Наверное, подумала Ольжана, не стоит говорить слова «Драга Ложа» и «колдуны».

– А если… – Лале проследил за её взглядом, понизил голос. Видно, тоже решил говорить осторожнее. – Если даже его вины нет… Вы ведь неспроста от него сбежали.

Ольжана уткнулась в тарелку с кашей.

– Наша наука не самая лёгкая.

– Догадываюсь.

– А Йовар – не самый ласковый учитель. Я ведь вам уже рассказывала. Будь я посильнее и постарательнее, может, всё вышло бы по-другому. – Ольжана продолжила, не поднимая глаз: – Первые три года я надеялась, что Йовар разочаруется настолько, что отправит меня домой. Он это понял и однажды разозлился просто жуть. Спросил, мол, что, до сих пор хочу обратно? А кому я там нужна? Я ведь у него три года провела. Вернусь – вся деревня будет считать, что порченая.

Губы чуть задрожали. Чтобы остановить это, Ольжана усмехнулась.

– Потом сказал: