Они нарочно оставили меня с ней? Я не могу подняться, я едва могу ползти, а эта букашка болотная пытается мне помочь, страху ноль, даже рычать на неё как следует не могу.

— Ох, божечки, горюшко, какой же ты тяжеленный, — стонет она, пытаясь вытащить мене из домика. — Давай обратно в человечка превращайся, я тебя своими путями домой быстрее доставлю, чем мы будем на вертолёте время тратить! Джон, я кому говорю?!

Она меня доконает. Айзек меня не добил, а эта пигалица угробит.

Принимаю человеческую форму и ору от дикой боли!

— Сейчас-сейчас, потерпи сладенький, сейчас станет легче, — бормочет она и что-то шепчет на своём ведьмовском. Мне не просто полегчало — я вообще перестал ощущать тело, связно соображать и, в конце концов, провалился в сон, успев запомнить, что эти туманные девы коварные монстры, если они такое могут вытворять — значит, они опаснее ликанов.

Просыпаюсь снова от собственного крика, потому что Мина вправляет мои кости на место.

— Ты делаешь ему больно! — шипит на неё Уна. — Это, по-твоему, медицина? Мне не нравится твой подход! Отойди от него! — ведьма топает на неё ногой и Мина, которая видимо спорит с ней уже не первую минуту, еле сдерживает ликанскую ярость.

— Он должен испытывать боль, тогда у ликана запускается процесс регенерации! Нечего тут командовать, я этим уже тридцать лет занимаюсь, сотни ликанов на ноги поставила, и ещё ни разу человеческая ведьма не указывала мне что делать!

— Всё когда-нибудь происходит впервые, — не унимается Уна.

— Заткнитесь обе, — стону я еле слышно. — Где мой брат, где Сэм? Где Тереза? — пытаюсь приподняться, но они повалили меня обратно на кушетку.

— Тереза сильно напугана, несколько царапин и ушибов, но в целом нормально, — произносит Мина. — Сэм без сознания, его чем-то накачали, я это пытаюсь выяснить. Больше всех пострадал ты, Джон. Кроме переломов и рваных ран, у тебя серьёзное истощение. Как я поняла из-за этого …перемещения.

— Но я тебя вылечу. Не переживай, скоро я заберу тебя домой, — вставляет Уна, и я издаю несчастный стон, почти хнычу. — Что так сильно болит? А я говорила этой мегере зубастой, что нужно обезболить!

— Нет, я просто хочу к маме, — фыркаю, глянув на проклятье на мою голову. — Где Дэвид, Уэс или Аарон? Можешь их позвать? — сказал пару фраз и чувствую, что обессилил.

— Уэс и твой друг помогают Дэвиду, который вплотную занялся безопасностью нашей территории. Они заходили, но Уна заверила их, что надёжнее её заботливых рук быть не может, — издевательски улыбается Мина. Докторша чувствует себя отомщенной, никак не может забыть мне тот случай, когда я всадил в неё нож. — Выздоравливай, Джон. Оставляю тебя с твой подругой.

Какой же блин трындец — остаться на попечении этой ведьмы-выскочки. Беспомощный оборотень в руках девчонки. Моя мужская гордость в ужасе.

Не знаю надолго ли провалилось моё сознание, но в следующее моё пробуждение я обнаружил себя в своей комнате. Совершенно голый, лежу на кровати и только причинное место прикрыто салфеткой. Но это не просто салфетка, на ней изображены олени, вообще-то она на новогоднюю тематику, но в данном контексте — это издевательство. Ведьма просто надо мной прикалывается.

— Как хорошо, что ты проснулся, сладенький! — соскальзывает она с подоконника. — Уже собиралась тебя будить. Сейчас обработаем твои раны, они быстро заживут, а вот силы из-за переходов будут восстанавливаться дольше, — счастливо улыбается она, склонившись надо мной, как паук, которому удалось поймать в свою паутину отважную муху. — После, напою тебя специальным отваром, а через пол часика можно и покормить тебя чем-нибудь вкусненьким. Не боишься щекотки?

— Тебя боюсь, — мрачно цежу в ответ. — Значит, я обязан тебе жизнью. Если бы ты не кинулась на Айзека, тот бы меня просто задушил. Зачем было так рисковать? Или тебя невозможно убить?

— Ещё как возможно. Просто …я очень хотела тебя спасти, поэтому дралась и осмелела, как львица, — Уна берёт в руки какую-то баночку и макнув в её содержимое палец, закусив губу, с самым сосредоточенным видом начинает обрабатывать мои раны.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Почему это ты очень хотела меня спасти? Ты что-то задумала? — не унимаюсь я.

— Ага, нарожать тебе кучу детей, — смеётся она, сморщив нос. — Нравишься ты мне, дурак. А ещё потому, что я обязана жизнью твоему отцу, а ещё ради Джесс. Твоя мать тебя очень любит, Джонатан.

— Ты ведь не ликанская ведьма, ты человек. Откуда в тебе столько силы?

— В древней легенде говорится, что мы произошли от драконов. Мой дар, как и твой, будет крепнуть рядом с теми, кого я смогу полюбить.

— Ужас, то есть, когда ты влюбишься, ты начнёшь извергать пламя? Надеюсь, это буду не я.

— А вот я надеюсь, что это будешь как раз ты.

— С чего это вдруг?

— Да просто пока ты спал на животе, я неспеша обрабатывала твои раны на спине и так налюбовалась на твою крепкую пятую точку, что мне в голову стали лезть странные мысли, — я не пойму она издевается надо мной или говорит правду. — Ты знаешь, что тот, кто лишит туманную деву девственности, возьмёт себе часть её силы?

— Это ты к чему вот сейчас сказала?

— А что это ты так занервничал? — хихикнула Уна, вскочив с моей кровати. — Я просто болтаю. Так, с обработкой покончено, осталось напоить капризулю горьким отваром. Сам выпьешь или мне тебя заставить? Предупреждаю, на вкус гадость редкая, такой горький, что кажется глаза вот-вот лопнут. Есть способ подсластить, но ты вряд ли захочешь.

— Что ещё за способ? — как же стремно находиться с ней наедине. Едва встану на ноги, ей богу сбегу отсюда.

— Поцелуй ведьмы, — оборачивается она ко мне. — В общем, лучше выпить залпом. Будет сильно горько, мычи, таки и быть облегчу твои муки.

Она думает, что я не выдержу какой-то там отвар полыни? Нет уж, никаких поцелуев. Ещё и намёки такие про девственность бросает. Приподнимаюсь, беру из её руку чашку, опрокидываю в себя этот травяной чай и … ору благим матом. Такое впечатление не то, что глаза лопнут, что меня на хрен кислотой изнутри сожжёт. Кажется всё, вот именно сейчас я сдохну. Но когда меня коснулись её губы, а язычок ведьмы оказался у меня во рту — стало так сладко, будто я хлебнул вишнёвого сиропа. И так я забалдел от этого перепада ощущений, что олень на салфетке чуть не встал на дыбы.