появлялась, только если все было плохо, и они с мамой умолкали и даже какой-нибудь фильм не хотели включить. А здесь тишина была правильной, не мучительной, а наоборот, успокаивающей.

Тюша понимала отца, который уехал сюда. По крайней мере, летом понимала. Зимнюю «Гремучую» она видела всего однажды, и та показалась ей мрачной и страшной. Еловый лес с камнями и мхом зимой смотрелся не сказочно, а как из фэнтези про злых колдунов.

– Пап, а ты не боишься? – спросила тогда Тюша.

Отец расхохотался в ответ. Он в тот ее приезд вообще часто смеялся и выглядел в сто раз веселее, чем обычно. Может быть, свежий воздух пошел на пользу? Или то, что они с мамой больше не были рядом?

– А вы не боитесь в городе? – спросил почти серьезно.

– Мы привыкли, – вздохнула Тюша.

– И я привык, – кивнул отец.

И вот тогда она поняла, что отец не вернется. До этого Тюша почему-то верила, что, может быть, когда-нибудь он приедет к ним с мамой, и все будет по-прежнему. А теперь поняла: не станет.

Зима прошла. И весна прошла. Отец сидел в «Гремучей» безвылазно, как будто его привязали. Звонил иногда Тюше, спрашивал, как у нее дела. А разве расскажешь – как, если связь плохая, то и дело пропадает, и шуршит в трубке что-то, словно мировой океан? Поэтому она отвечала односложно, но отец и не настаивал. Нормально так нормально. Чего же еще?

Сначала Тюша с мамой думали, что приедут к отцу на неделю, а потом решили – нет, останутся до сентября. Пособирают чернику в лесу. Может быть, даже найдут землянику на островах. Правда, где ягоды, там и комары, но Тюша уже выросла и не боялась их до истерики, как раньше. Теперь она боялась пауков. И змей. И девчонок, которые притворяются подружками, а сами уводят чужих друзей. Ладно, что Тюша, в самом деле? Аркадий – взрослый человек. Семнадцать лет, паспорт давно в кармане. Взрослых не уводят. Уводят малышей. Если он ушел – значит, сам захотел.

Тюша зачем-то представила его таким, каким видела в последний раз. Лохматого, с блестящими глазами и чуть-чуть несимметричной улыбкой. Он всегда как будто стеснялся, что улыбается, и кривил губы. «Что у него с лицом?» – осторожно спросила у Тюши мама, когда увидела Аркадия в первый раз. «Ничего, – ответила Тюша. – Он просто смущается». Мама кивнула и больше вопросов не задавала. Она была очень деликатной мамой, на самом-то деле, и никогда не мучила Тюшу лишними вопросами. Чаще Тюша ее мучила, но не нарочно, а просто никак не могла привыкнуть, что раньше можно было спрашивать и у мамы, и у папы – поровну, а теперь дома осталась одна мама. Для всех вопросов, для всех ответов. А папа только по телефону, с коротенькими позывными: «Как дела? – Нормально». Или паролем, что ли? Вечно одним и тем же, потому что пароль меняют, чтобы не узнали враги, а их с папой пароль никаким врагам не был нужен. У них и врагов-то не было. По крайней мере, про папиных врагов Тюша не слышала ни разу в жизни, а ее врагом могла считаться только новая девчонка Аркадия. Вернее, даже не она, а сам Аркадий. Потому что это он был во всем виноват – казался надежным, а потом надежности не хватило. Правильно мама сказала.

Ладно, будем считать, что нет на земле никакого Аркадия. Нет и не было. И поэтому думать о нем – глупо. Может быть, потом, когда будет не так больно вспоминать. Его прическу, улыбку, его фразочки и его… так, ну все. Сама же себе сказала: хватит вспоминать.

А интересно, папе тоже не хватило надежности? Хотя это вряд ли. Если так, он жил бы сейчас с какой-нибудь теткой, а он живет один, в лесу. У него только собака Несси и три кота: Мурзик, Рысик и Батон. Вот и вся компания. Никак не тянет на новую семью.

«А вот пойду и спрошу!» – решила вдруг Тюша.

Что она, в самом деле? Чужая? Маленькая? Не имеет права знать? Потому что мамины робкие «не сошлись характерами» и «папа любит природу, а я город» звучали младенческим лепетом. Что они, восемнадцать лет назад, когда женились, не знали, что папа любит ходить за грибами и плавать на лодке? Ага, как же. Тюша сто раз видела фотографии, на которых мама вместе с папой собирала боровики и ловила щук, и выглядела счастливее, чем в самом городском городе.

Тюша перевела дыхание и быстро пошла к папиной сторожке.

Чтобы дойти до двери, нужно было перелезть через два бревна, пройти по вкопанному в песок мостику или выбрать прямую и короткую дорогу – через кусты. Тюша и выбрала.

Кусты оказались на ощупь куда более колючими, чем на взгляд, и почему-то шипели. Вернее, сообразила Тюша почти сразу, вряд ли кусты могли шипеть. А вот, например, спрятавшаяся в них змея – запросто.

– Ой! – пискнула Тюша и вспомнила, что она в босоножках. Самое то для лазанья по кустам, ага. Особенно, шипящим.

Она замерла, пытаясь вспомнить, чего нельзя делать рядом со змеей. Шевелиться? Стучать? Подавать голос? Как назло, не вспоминалось ничего.

«Ну и ладно!» – решила Тюша.

Решить-то решила, но ноги почему-то перестали слушаться. Она честно хотела шагнуть вперед, а вместо этого качнулась на месте и, чтобы не упасть, схватилась за ветку. Усыпанную иголками, кстати.

– Зараза, – прошипела Тюша.

В принципе, не хуже змеи прошипела.

– С чего это я зараза? – отозвались из куста. – Ты меня даже не видела.

Тюша сперва ахнула, а потом хихикнула.

Говорящих змей не бывает – это точно. Ну разве что та, которая увела Аркадия. Вернее, с которой он ушел сам. От Тюши.

– Ни с чего, – быстро ответила Тюша. – Я думала, что в кустах не ты, а змея. А ты, кстати, кто?

– Я-то Феликс. А какая змея? Гремучая?

– Почему гремучая? – слегка испугалась Тюша.

– Ну база-то как называется? «Гремучая». Зря, что ли? А вон и гремит уже.

Тюша прислушалась. Сначала она решила, что Феликс шутит, потому что никаких необычных звуков не было. Но это только в первые секунды.

– Гроза, – прошептала Тюша.

– Гром на «Гремучей», – пошутил Феликс. – Самое оно же.

– Тюша! – позвал отец.

Он стоял на пороге сторожки и щурился от вспышки далекой молнии.

Голос показался Тюше тревожным. Странно. Подумаешь, гроза. Тем более, где-то далеко.

– Иду! – крикнула она в ответ и повернулась к Феликсу. – Ты со мной?

Он кивнул и зачем-то взял