Подтверждение того, что именно он стоял за всеми теми смертями, – вот что мне было нужно. Это избавляет меня от неуверенности и помогает сосредоточиться на тренировках и на знании о том, как справиться с трейтре.

– Хотите честно? – говорит нам мисс Ди после того, как объясняет сложные ходы контратаки. – Если наткнетесь на одно из этих чудищ, бегите со всех ног или прикиньтесь мертвыми. Это единственная причина того, что я до сих пор здесь.

Однако, несмотря на ощущение неизбежного, трудно не увлечься весельем Рождества. И как будто недостаточно гирлянд из плюща и омелы и сугробов – по улице становится невозможно проехать еще и из-за густого аромата корицы. Когда мы практикуемся в полете, нас теперь сопровождают не только ангелы, но и северные олени.

Всего через несколько месяцев наступит Остара – день, когда мы станем полноправными рыцарями. Мы уже умеем гораздо больше – например, объединяем полет и паркур, так что можем нестись в воздухе, отталкиваясь от стен зданий, как балетные воины. Мы больше времени уделяем тренировкам с оружием. Феба научилась впечатляюще перепрыгивать со своей лошади на своего льва, используя их для отвлечения и смущения кошмаров. Командиры всех пяти полков приходят теперь на все занятия. Райф занимает место отсутствующего Самсона во главе бедеверов, он сидит рядом с Наташей и Эмори, Арнольдом из дагонетов и Флорой из паломидов. Они со стороны наблюдают за нами, делая какие-то заметки и совещаясь.

– Они определяют, кто для какого полка подходит, – сообщает нам одна из рыцарей бедеверов, Амина. – Наташа, наверное, не возьмет тебя, Рамеш, потому что она уже выбрала двух всадников с копьями в Гэвейн. Нет смысла иметь больше.

Тренировки начинают приобретать дух состязания, и разные группы и друзья действуют вместе, доказывая, что их следует взять в один полк. Рамеш и Олли разработали свой трюк: они научились обмениваться оружием на полном скаку. Я по большей части держусь сама по себе, несмотря на попытки Фебы убедить меня пользоваться львом Дональдом как спортивным матом для приземления.

Люди из других лоре тоже теперь приходят посмотреть на наши тренировки.

– Один из аптекарей явно принимает ставки на то, кто в какой полк попадет, – весело говорит Рамеш.

Я не могу сдержать дрожь волнения, пробирающую меня. Так удивительно быть частью подобных событий. Но это немного меняется, когда Рейчел позже говорит Фебе и мне, что мной пока что заинтересовалась лишь она.

– Никто просто не знает, куда тебя включить, Ферн. – Она пожимает плечами. – Но я делаю ставку на тебя. И возьму вас вместе с Олли в Гэвейн.

Я не утруждаю себя объяснениями, что мы с Олли так же способны действовать вместе, как лорд Элленби плясать чечетку. Наши с Олли дорожки не пересекались в Итхре с той ночи, когда мы наткнулись на дело рук Мидраута в театре «Глобус». Но как-то днем, вернувшись из школы, я нахожу на столе в своей спальне записку:

Принеси вечером в мою комнату мамины сообщения, и я включу магнитофонную запись. О.

Он снова вломился в мою комнату! Надо выяснить, смогу ли я сменить замок так, чтобы папа не заметил. Но я совсем забыла о той маминой пленке. И потому выполняю указание и стучусь в комнату Олли, держа в руке свою рыцарскую книгу.

– Вот.

Я открываю свою тетрадь на первой странице, где находятся мамины сообщения, и показываю брату.

– Если сумеешь расшифровать, буду рада.

Олли всматривается в написанную ерунду. Первое «стихотворение» кажется еще более странным теперь, когда я смотрю на него невыспавшимися глазами.

– Что за черт? – говорит Олли.

– А я знаю, да? Где запись Мидраута?

Олли нажимает кнопку «проиграть» на своем телефоне, потом отдает телефон мне, а сам сосредоточенно всматривается в сообщение мамы. Я слышу, как запись потрескивает, оживая. Женский голос шепчет: «Проверка, проверка, раз, два, три…» По моим спине и плечам бегут мурашки.

– Это мама?

– Жутковато, правда? – отвечает Олли, хмурясь на рыцарскую книгу.

Это более чем жутковато. Это безумие. Я думала о своей матери постоянно с того дня, как поняла, что ей бы следовало быть в моей жизни. И вот теперь, пятнадцать лет спустя, я впервые слышу ее голос с тех пор, как была еще слишком мала, чтобы его запомнить.

– Запись от двадцать восьмого декабря две тысячи четвертого года, – шепчет мама.

Ее голос ниже, чем я себе представляла; он успокаивает. Слышен также какой-то скрежет, шорох.

– Что она делает? – спрашиваю я.

Олли раздраженно встряхивает головой, потом сует мне цифровой диктофон из маминых вещей.

– Я нашел это здесь, – говорит он. – Это шпионский диктофон. Предполагается, что он способен уловить голос даже сквозь стену. Мне кажется, она его как раз и прижимала к стене. А теперь помолчи, не мешай.

Я проглатываю возражение и прижимаю телефон Олли к самому уху. Слышатся голоса, но почти невозможно разобрать, что именно они говорят.

– Крайне важно… потребовать, чтобы они сделали ход… Себастьян… должно быть первого мая…

Голоса внезапно умолкают. Запись продолжается, но на ней только треск статического электричества, как будто в дело вмешалась немая неведомая сила. Потом снова слышен голос, безусловно голос Мидраута, хотя и приглушенный.

– Слишком громко, – говорит он, резко выговаривая «г». – Уж слишком громко.

Голоса снова становятся тише, я уже ничего не могу разобрать.

– И это все? – говорю я, разозлившись из-за того, что отдала Олли рыцарскую книгу за несколько ничего не значащих слов.

– Ага.

Я уже готова вырвать у него тетрадь, когда вдруг осознаю важность некоей части записи.

– Первого мая – Белтейн[21], – размышляю я вслух.

– Вот и я об этом подумал.

Белтейн, как и Самайн и Остара, важная дата в календаре танов. Мы не отмечаем Белтейн так же, как другие дни, но он важен потому, что это один из тех дней, когда завеса, разделяющая Аннун и Итхр, становится наиболее тонкой. Инспайры напирают на дверь между мирами, а это значит, что Белтейн – одна из тех ночей, когда воображение сновидцев разыгрывается сильнее всего, и рыцари заняты больше обычного. Я через плечо Олли заглядываю в рыцарскую книгу.