— Если будешь спать с другой женщиной — убью!

— Но я еще женат…

— С женою пока можно, — разрешила Татьяна. — Она была до меня, а все, что до меня, не считается.

Когда в управлении узнали, что я развожусь, партком решил вмешаться, — моя жена тоже работала в управлении. Но на заседание парткома пошел не я, а Татьяна. И от меня отстали. Татьяна по службе довольно часто выезжала в Америку, иногда на несколько месяцев. Ее не рискнули третировать. А вдруг взовьется и не вернется. С нами, советскими, родившимися в России, особенно не церемонились, наши агенты тогда редко оставались за рубежом, мы не знали и боялись другой жизни по другим правилам. Тем, которые родились не в России и жили по многу лет в других странах, никогда по-настоящему не доверяли и, если можно было обойтись без них, старались за рубеж их не отправлять.

Она вошла, как обычно, без одной минуты семь, посмотрела на меня, может быть пристальнее, чем в обычные дни, прикоснулась ладонью к моему лбу и сказала:

— Кажется, есть температура.

— Я после душа…

Температура у меня держалась уже несколько дней, я собирался в госпиталь и оттягивал эту поездку, зная примерно, что мне скажут. Я и без них знал, что со мною происходит.

Мы закурили, как обычно после кофе; что-то ее явно заботило: она не следила за пеплом от сигареты.

— Есть еще проблемы? — спросил я.

— Есть, — ответила она. — Мне надо съездить к матери в деревню, суток за двое я управлюсь, это недалеко, в Тверской области.

— Мать надо забирать в Москву?

— Может быть. Она поругалась со своей двоюродной сестрой, у которой живет.

— Можно поехать на моей машине, — предложил я.

— Спасибо. Машина все сильно упрощает.

— Когда ты обещала приехать?

— Я обещала до конца недели.

— Тогда выедем завтра, а сегодня решай все свои остальные проблемы.

— У меня нет других проблем, те, что были, вы решили.

Мы работали до позднего вечера, и я предложил ей переночевать у меня. Марию я отправил домой. Мать Марии, внучатая племянница моей матери, жила в Подольске. Моя Татьяна, у которой не было родственников в Советском Союзе, поддерживала отношения с моими родственниками, посылала им подарки и старую одежду по праздникам.

Мария приглянулась Татьяне молчаливостью и безотказностью. У нас не задерживались домработницы. Определив, что мы хорошо зарабатываем, они начинали подворовывать. Воровали все, одни начинали сразу, другие какое-то время держались, но потом воровали обязательно.

— Почему советские такие воры? — удивлялась Татьяна.

— Ты тоже советская, — говорил я.

— Я русская по происхождению и американка по воспитанию. Я не советская, у меня только гражданство советское.

— Им государство недоплачивает, и они подворовывают.

Я пытался найти объяснение повальному воровству.

— Тогда пусть воруют у государства, а не у меня, — не уступала Татьяна.

Договорившись с очередной домработницей, Татьяна спрашивала меня:

— Когда начнет воровать эта и в каких размерах?

И почти всегда мои прогнозы оправдывались. Домработницы делились всего на несколько стереотипов. Бойкие провинциалки начинали воровать сразу, провинциалки нерасторопные вначале присматривались, боясь потерять работу. Бывшие работницы московских фабрик были не честнее, но они если не понимали, то догадывались, что хозяйка, которая считала каждую минуту своего времени, не могла не считать своих денег. Они начинали воровать по мелочи, потом наглели, не замечая, что уже поставлены на контроль. Татьяна, не считая, помнила, на что потрачен каждый рубль; если счет не сходился несколько раз, она устраивала проверку и принимала решение.

— Я ее рассчитала, — сообщала она мне в очередной раз.

Мария оказалась честной.

— Какая-то патология, — сказала мне Татьяна через несколько месяцев. — Ничего, ни разу…

Мария, поняв наши вкусы, готовила стандартные обеды: для меня — котлеты и борщи, для Татьяны — бульоны и бифштексы и простейшие овощные салаты.

Когда она появилась у нас, ей не было тридцати, она побывала замужем, но разошлась. Поработав в литейном цехе, она особенно дорожила нормальной домашней работой в благоустроенной квартире.

У нее появился поклонник, шофер мусоровозки. Встречаться им было негде. Но в те годы довольно много строили и постоянно выезжали из коммунальных квартир. Я добыл Марии комнату в коммунальной квартире. Она встречалась с шофером днем в его обеденный перерыв. По-видимому, Мария оказалась слишком торопливой, потребовав, чтобы шофер ушел из семьи. Дочери шофера только что пошли в школу. Мария, вероятно, не знала, что мужчины очень редко бросают детей в таком возрасте, но были, видимо, и другие причины.

После смерти Татьяны Мария редко уезжала к себе домой, спала она в комнате Татьяны. Если мужчина и женщина подолгу остаются наедине, они обязательно переспят, — по случаю ли, от одиночества, от любопытства или под влиянием алкоголя.

Я как-то вернулся сильно нагруженным и завалился в постель к Марии. Она приняла это как должное и лежала неподвижно, закрыв глаза. Но когда я ее перевернул, пытаясь поставить в позицию львицы, наиболее мною любимую, Мария вдруг стала злобно сопротивляться, считая, вероятно, что ее оскорбили, употребляя таким способом. И мне вдруг стало скучно, мне не хотелось обучать и перевоспитывать женщину сорока лет.

На следующее утро Мария подавала мне завтрак непричесанной и в халате, она решила, что стала если не женой, то хозяйкой.

— Надень платье и причешись, — не сказал, а приказал я. Больше я с нею не спал и не хотел, но женщин в нашу квартиру не приводил, и Мария смирилась.

Ее сразу насторожило появление этой Брунгильды. Она знала о моей болезни и уже не верила в появление другой женщины. Не думаю, что она знала об истинной цене коллекции ружей, монет и картин, не знала она и о количестве денег, потому что пользовалась доверенностью только на одну сберегательную книжку. К тому же, зная хорошо советскую финансовую систему, я не много денег переводил в рубли, основной мой капитал лежал в швейцарском банке и в наличных долларах. Вероятнее всего, Мария рассчитывала на квартиру и какие-то деньги. Жорж однажды завел разговор о завещании, но я не поддержал этого разговора.

Как-то я спросил Марию:

— Как тебе она?

— Годится во внучки, — ответила Мария. Так думать она могла, но говорить об этом совсем не обязательно. Из-за одной этой реплики она потеряла половину денег, которые я собирался выделить ей в завещании.

Встал я на час раньше, проверил в машине уровень масла, съездил на заправку, залил полный бак и две канистры по двадцать литров — на случай, если в дороге на заправочных станциях не окажется бензина.