Я был доволен ею. В этой скандальной ситуации она молчала, а прощаясь, поцеловалась с теткой. Сестры не сказали друг другу даже «до свидания». Они ссорились навсегда.

Когда я сказал ей, что лучше, если мать поживет в деревне, пока мы не закончим книгу, и что я договорился с племянницей и дал ей деньги, она ответила не сразу. В отличие от других женщин она никогда не доказывала, не задавала вопросов типа: почему я должна?

— Я согласна, — сказала она.

Во второй половине дня лес не давал привычной прохлады. Мы шли не торопясь. Я подобрал картонную крышку от ящика, обозначил на ней пять кругов. Для тира я выбрал холм, чтобы пули уходили в песчаный склон, и прикрепил мишень на уровне среднего человеческого роста.

По тому, как она встала в позицию для стрельбы, я убедился, что она стреляла и раньше. Из пяти патронов две пули оказались в центре. Для непристрелянного пистолета хороший результат. При регулярных тренировках в тире она будет стрелять очень хорошо. Я пожалел, что не встретил ее лет на двадцать раньше, но двадцать лет назад ей было только четыре года.

ОНА

Позвонил мой знакомый из деревни, мы ровесники, я ему нравилась, и он мне нравился, потому что был одного роста со мною. В пятнадцать лет я была выше большинства мальчишек из моего класса и стеснялась низкорослых кавалеров. Последний раз своего деревенского поклонника я видела после девятого класса, но знала о его жизни от своих деревенских родственников, когда они бывали в Москве и останавливались на ночлег у нас с матерью. Я знала, что Михаил отслужил в армии и работал в колхозе шофером, он и сообщил мне: мать разругалась с моей двоюродной теткой и просила забрать ее в Москву.

Не знаю как, но Пират, как только я вошла, почувствовал мою озабоченность и тут же принял решение. Я уже стала привыкать, что решает он, это, пожалуй, было впервые в моей жизни.

Я стала даже меняться: медленнее ходила, чаще улыбалась и, засыпая, не думала, что надо сделать завтра, — за меня думал Пират.

В тот вечер перед поездкой в деревню я впервые осталась ночевать в квартире Пирата и спала в комнате его жены. От подруг я слышала, что, если мужчина и женщина остаются вдвоем, даже в разных комнатах, мужчина всегда приходит к женщине, только не сразу. Женщины делают вид, что спят, — почему-то считается, что отдаться полусонной более прилично, чем ждать с нетерпением и радоваться, что он пришел. Но Пират не пришел, может быть, он и заходил, но мы много работали в этот день, и я сразу уснула. Пират разбудил меня за полчаса до отъезда. В ванной висела чистая махровая простыня. Я приняла душ, выпила чашку кофе, и мы выехали.

Я сидела рядом с Пиратом на переднем сиденье и думала, как бы попросить, чтобы он дал мне порулить. И здесь он опередил меня: как только мы выехали на Рижское шоссе, он предложил мне вести машину. Я почему-то поупиралась, хотя мне хотелось тут же пересесть на водительское место.

После окончания водительских курсов я сидела за рулем несколько раз, когда Полина, подруга по институту, приглашала меня на дачу под тогда еще Загорском, а теперь Сергиевым Посадом. На курсах я училась на «Волге», хотя все стремились попасть на «Жигули». Итальянцы, конструируя машину, не рассчитывали на таких верзил, как я, мои колени едва не подпирали приборную доску. Инструктор после первой поездки пересадил меня на «Волгу», на которой учили мужчин. Я привыкла к этой машине, рассчитанной на крепкие мужские руки, с тугим рулем и медленно набирающую скорость. Как-то Пират объяснил мне, что в России все рассчитывалось на случай войны, даже легковые машины, если придется их мобилизовать на нужды армии. «Вольво» так необычно быстро рванула с места, что скорость в сто километров я набрала за несколько секунд.

— Сбрось газ, — сказал Пират. — Держи до восьмидесяти километров, пока не привыкнешь к машине.

Я слегка отпустила педаль, напряжение проходило, и я начала получать удовольствие от послушности машины, но, как только я повернула на грунтовую дорогу, Пирату пришлось сесть за руль: я никогда не ездила по рытвинам.

В деревне я успокоила плачущую мать, зная, что сестры ссорились и раньше и всегда мирились. На этот раз ссора оказалась серьезной. Мать перекатили в соседний двор к племяннице. Пират договорился, что она будет ухаживать за матерью до конца лета, вероятно хорошо заплатив, — племянница вдруг стала предельно внимательной. Но когда я об этом сообщила матери, она снова заплакала.

— Все, — сказала я матери. — Я тебя забираю. Только я на этом теряю работу.

Я ей писала, что делаю литературную запись книги генерала, поэтому она не удивилась появлению Пирата в генеральской форме.

— Сколько ты получишь за эту книгу? — спросила мать.

Я честно сказала матери о сумме своего гонорара, приврав только в одном — никакой работы я уже не могла потерять. Сумма гонорара произвела на мою прагматичную мать такое впечатление, что она тут же поспешно согласилась:

— Я остаюсь, доченька. Такое везенье не часто выпадает.

Я думала почти так же. Мы решили, что заночуем. Мы сходили с Пиратом в лес, и я постреляла из своего карманно-жилетного. Я даже не подумала, что выстрелы могут услышать собиравшие чернику ягодники. Пират рядом, он отвечает за все, что может произойти. А он радовался моему умению стрелять кучно, так радовался и мой тренер по стрельбе из спортивного пистолета. А мне потом пришлось бросить тренировки из-за инвалидности матери. Сама я никаким своим успехам не придавала значения, — не такая уж и заслуга для женщины с сильными руками, все равно я не могла полностью сравняться с мужчинами.

Мы вернулись в деревню, когда местные мужики возвращались с летних полевых работ. Пират лег поспать на веранде, а я пошла к Михаилу. Он отделился от отца и строил себе новый дом. Уже поставленный и проконопаченный сруб пахнул разогретой смолой, во дворе лежали еще шершавые доски, и он доводил их рубанком, чтобы настилать пол.

Михаил за те годы, что я не видела его, превратился в сухопарого большого мужика с огромными, загорелыми до черноты руками, — такие жилистые, без грамма лишнего жира мужики почти не встречались в городе, да и в деревнях их становилось все меньше: работа на механизмах не требовала больших физических усилий, и они округлялись.

Он пожал мне руку, я почувствовала его шершавую с буграми мозолей ладонь — рука для работы, а не для ласк.

— Как живешь? — спросил он.

— Нормально. А ты?

— Я тоже. Дом, видишь, строю. Ты замужем?

— Не замужем.

— А у меня уже двое детей.

По-видимому, его жене сообщили, что я во дворе их будущего дома, и она тут же появилась — маленькая, полная, грудастая.

— А я вас помню, — сказала она.

Я ее вспомнить не могла, а как вспомнишь — когда мне было шестнадцать, ей исполнилось только двенадцать, она забеременела от Михаила в шестнадцать и за три года родила ему двух девочек. Она рассматривала меня с явным снисхождением. Ты такая большая и красивая, но Михаил выбрал меня, маленькую и не красавицу, и никуда он теперь не денется от своих двоих детей и своего дома, который строить и налаживать еще не один год. Она пригласила меня зайти в гости, я пообещала, и она ушла.