Он посмотрел на Инэверу. В ее руках мерцал череп огненного демона, который она принесла на их первую встречу в Шарик Хора. Обнаженная, она бесстыдно стояла меж двоих мужчин, зная, что даже в такой миг ее красоте нет равных. В Джардире боролись ненависть и возбуждение.

– Хватит глупостей! – рявкнула она.

– Ты мне больше не указ, – огрызнулся Джардир. – Можешь спалить весь дворец, если хочешь, я все равно прикончу этого жирного борова и возьму тебя на его трупе!

Андрах заскулил, но Джардир львиным рыком заставил его замолчать.

Инэвера даже не вздрогнула. В другой руке она держала небольшой уголек. На нем вспыхнула метка, и Джардир понял, что это тоже алагай хора. Обугленный кусочек кости затрещал, с него слетела серебристая молния магии и поразила Джардира.

Джардир взмыл в воздух и ударился о стену. Его тело терзала невообразимая боль. Он попытался принять ее, но боль утихла так же быстро, как началась, оставив только слепой ужас. Он снова повернулся к Инэвере, но она опять воздела камень, и молния ударила во второй раз, а затем и в третий, прежде чем он успел встать. Он пытался подняться, но руки и ноги не слушались, мышцы сводили неукротимые судороги.

– Наконец-то мы друг друга поняли, – произнесла Инэвера. – Я – воля Эверама, и даже не пытайся со мной бороться. Если я легла в постель с жирным боровом, чтобы раздобыть тебе белый тюрбан, ты должен благодарить меня за принесенную жертву, а не пытаться все испортить.

– С жирным боровом? – возмущенно повторил андрах, с трудом вскарабкавшись на ноги. – Я…

– …жив только благодаря мне. – Инэвера подняла череп демона. Из его пасти вырвались языки пламени, и андрах побледнел. – Мне было нужно, чтобы ты поддерживал Джардира, пока он не завоюет сердца шарумов и Дамаджи других племен, но Каша в тяжести, и шарумы увидят, что он брат им не только ночью, но и днем. Теперь ты от него не избавишься.

– Я – андрах! – крикнул толстяк. – Этот дворец сровняют с землей по мановению моей руки!

Инэвера засмеялась:

– Хочешь устроить гражданскую войну? И даже если ты убьешь Ахмана, как насчет его жен-дама’тинг? Изнасилуешь и убьешь их, как велит обычай? В Эведжахе ясно сказано, что случится с любым, кто осмелится причинить вред дама’тинг.

Андрах нахмурился, не зная, что ответить.

– Врата рая закрылись. – Инэвера прикрыла наготу шелковым покрывалом. – Возможно, они откроются еще раз, когда мне понадобится, чтобы ты сделал объявление, а может, я отправлю Ахмана написать его твоей кровью. Но до тех пор держи свое сморщенное старое копье у себя во дворце.

Андрах сгреб свою одежду и голышом выбежал из комнаты.

Инэвера подошла к Джардиру и встала рядом с ним на колени. Кусочек кости демона, с помощью которого она метала молнии, рассыпался, и она задумчиво смахнула пепел с руки.

– Ты сильный, – заметила она. – Немногие способны встать после одного такого удара, не говоря уже о трех. Сегодня вырежу кусок побольше.

Она погладила мужа по волосам и щеке.

– Любовь моя, – печально сказала она. – Как жаль, что ты это видел.

Джардир боролся с языком, который распух и едва помещался во рту.

– Зачем? – наконец прохрипел он.

Инэвера вздохнула:

– Андрах собирался казнить тебя за позорную гибель друга. Я сделала то, что нужно, чтобы спасти тебе жизнь и наделить тебя властью. Не переживай. Скоро ты сядешь на его трон и тогда отрежешь ему мужские принадлежности собственными руками, если пожелаешь.

– Ты… – захрипел Джардир и с трудом сглотнул, чтобы смочить язык, но даже это было выше его сил.

Инэвера встала, принесла ему воды, полила на губы и растерла шею, помогая сглотнуть. Она промокнула ему рот своим шелковым покрывалом, обнажив одну грудь. Джардир поразился, что по-прежнему желает ее, но сомнений быть не могло.

– Ты знала, что до этого дойдет, когда заставила меня убить шарум ка? – Он снова попытался пошевелить руками и ногами, но безуспешно.

Инэвера вздохнула:

– Ты прожил всего двадцать зим, любовь моя, но даже ты помнишь времена, когда у Красии было десять тысяч даль’шарумов. Самый старый Дамаджи помнит, как их было в десять раз больше, а в древних свитках говорится, что до Возвращения нас были миллионы. Наш народ умирает, Ахман, потому что у него нет вождя. Ему нужен не просто сильный шарум ка, не просто могущественный андрах. Ему нужен Шар’Дама Ка, пока Най не развеяла над песками прах последнего красийца.

Инэвера умолкла и отвела глаза. Похоже, она тщательно подбирала слова.

– Я не спрашивала кости, увижу ли тебя еще раз, той первой ночью, – призналась она. – Я спросила, есть ли во всей Красии мужчина, который способен спасти нас от прозябания и повести обратно к славе, и кости указали на мальчика, которого я найду плачущим в Лабиринте через много лет.

– Я – Избавитель? – хрипло и недоверчиво спросил Джардир.

Инэвера пожала плечами:

– Кости никогда не лгут, но ничего не обещают. Я видела будущее, в котором люди будут считать тебя Избавителем и сплотятся под твоей рукой, и будущее, в котором они пойдут за кем-то другим или вовсе не объединятся.

– Тогда что в них толку? Если это инэвера, покоримся судьбе.

– Судьбы в твоем понимании не существует, не считая того, что скоро грядет Шарак Ка, последняя битва. Нельзя пускать будущее на самотек. Я наблюдала за тобой с тех пор, как ты впервые надел бидо, дорогой. Ты единственная надежда Красии на спасение, и ради тебя я пожертвую своей честью… или твоей.

Джардир удивленно смотрел на нее. Язык не слушался его, как не слушались руки и ноги. Инэвера наклонилась и поцеловала его в лоб мягкими прохладными губами. Она встала и печально посмотрела на мужа, продолжавшего беспомощно дергаться на полу.

– Все, что я делаю, я совершаю ради тебя и Шарак Ка. – С этими словами она вышла из комнаты.

– Чины оказались идеальными рабами, – заметил Джайан. – Даже самые жалкие из них ценят свою жизнь так высоко, что никогда не наберутся мужества на бунт. Это поистине великая победа, отец. Твоя слава не имеет границ.

Джардир покачал головой:

– Сдвинуть пару песчинок – не признак великой силы, как увидеть солнце – не признак острого зрения. Победа над слабыми не приносит славы.

– И все же это великое благо, – настоял Джайан. – Мы одержали сокрушительную победу, и нам это ничего не стоило.

Аббан, сидевший напротив за крошечным письменным столом, фыркнул.