– Вы там в своей Москве сидите и ничего не знаете. А мы здесь все видим и слышим. Знаешь, что нам этот паршивый дьяк сказал, когда мы с ним в последний раз виделись?!

– Знаю, – сказал Маркел. – Он сказал, что покойный государь царевич покойному государю царю Ивану Васильевичу никакой не законный наследник, а что он гаденыш и что он его задушит.

Братья молча между собой переглянулись, а после Михаил тихо спросил:

– А ты откуда это знаешь?

– Так же все это тогда слышали, – сказал Маркел. – На всю же площадь было сказано.

– Ну, сказано! – сказал Григорий. – Зато теперь все молчат. Потому что знают, что боярин Борис Федорович длинных языков ой как не любит! А зато у самого его ого какие руки длинные! Он, из московского кремля не выходя, может здесь любому язык вырвать! Так это или не так?

– Так, – сказал Маркел.

– Вот так-то! – прибавил боярин Григорий и посмотрел на боярина Михаила.

А тот еще посмотрел на Маркела и сказал очень сердито:

– Запутал нас Борис проклятый! Околдовал как будто бы! Ведь я же за племянника родного заступался! А теперь хоть ты иди и сам клади голову на плаху. Вот как Борис все ловко вывернул!

– Как вывернул? – спросил Маркел.

– А очень просто! – вскричал уже совсем в сердцах боярин Михаил. – Люди здесь, пока вас не было, были одни. А вы приехали – они стали другими. И стали совсем другое говорить и делать. И если это не колдовство, тогда что это?!

– Оробел народ, – сказал Маркел.

– Осатанел, – сказал боярин Михаил. – Этот свинья говорит, что я тогда был пьян, как земля. А когда бы я успел напиться? Мы же тогда только сели за стол, а уже слышим: набат! Так, Григорий?

– Так, – сказал боярин Григорий.

– Набат! – еще раз повторил боярин Михаил. – И как пошел частить, и как пошел! Я кинулся к окну, смотрю, а ничего не видно! Но я все равно сразу почуял: нет, не то, не пожар это! И в сердце кольнуло: это Митя, думаю. Вот как сразу только про него подумал. И за саблю, за шапку – и в дверь! Прибегаю, а там уже народу, просто не пробиться! Я тогда стал кричать: зарублю! И они расступились, и я подбегаю, и вижу: дядя Андрей стоит и держит Митю, а Марью боярыни держат. И Митя уже не живой, я это сразу вижу. Я кричу: кто это сделал, убью! А мне кричат: это Битяговские, их шайка.

– Кто кричал? – спросил Маркел.

– Не перебивай! – грозно сказал боярин. – Черт его знает кто, они все на одну рожу! Ага, Битяговские, думаю, а самому кровь в голову так шухнула, что аж темно в глазах. А сабля у меня в руке! И я кричу: где они?! И на толпу! А толпа в стороны. Я одного хватаю, а он вырываться, я второго, а он тоже, но я его уже не выпустил, кричу: где Битяговские?! Тогда сбоку стали кричать: они к стене побежали! А другие – что они за церковь, то есть черт знает что кричат. Тогда я: закрыть ворота! И они побежали закрывать. А я…

И тут он сбился, замолчал, потому что начал задыхаться, потому что до этого много кричал. И тут Маркел быстро спросил:

– Какие ворота закрыли, передние?

– Да, – сказал боярин Михаил, – передние. А что?

– А Фроловские как? – спросил Маркел.

Боярин Михаил открыл рот, задумался, после весь аж почернел и очень в сердцах сказал:

– Эх, мать честная! Про Фроловские я забыл. Вот куда они, скоты, сбежали! А ты голова, голова, – дальше сказал боярин Михаил уже не так сердито. После опять сказал: – Фроловские! Вот что тогда было!

– Что? – спросил Маркел.

– Да не могли мы их нигде найти, вот что! – опять очень в сердцах сказал боярин Михаил. – Избегали весь двор, а их нет нигде, вот что! А они, оказывается, вон куда сбежали, через Фроловские. Головастый ты, как тебя звать, забыл, но головастый!

И боярин Михаил опять задумался. Маркел осторожно спросил:

– А что дальше?

– А дальше этот пес приехал, – сказал боярин Михаил. – И ему открыли. И он вошел. Под горячую руку! Ну, и… – боярин Михаил поморщился. – Ну, и не удержался народ, порвал его в клочья.

– Вот так сразу порвал? – спросил Маркел.

– Нет, зачем сразу! – грозно сказал боярин Михаил. – Он сперва еще сказал: что, Мишка… Это он мне «Мишка», будто он меня крестил!.. Что, Мишка, бунтуем? и опять бельмы залил? в Москву неймется? так я тебя в Москву отправлю в железных оковах, будешь знать, как бунтовать! А я ему: свинья, опомнись, чего ты мелешь, какой бунт, Митю зарезали, вот что! А он: это вы его нарочно зарезали, чтобы мне досадить. Вот что он мне тогда сказал! Так кто был пьян тогда: я или он? Ну, я и сказал тогда…

Но что он тогда сказал, Маркел так и не услышал, потому что боярин Григорий сказал первее:

– Миша!

И боярин Михаил опомнился и промолчал, зорко, грозно глянул на Маркела, а после сказал:

– И я сказал: ох, дьяк, с огнем играешь, ох, на уголья дуешь, дьяк, ох, как бы… А он тут давай кричать, что бунт бунтуете, собачьи дети, кто вас сюда звал, разойдитесь, пока с вас шкуру не спустил! И саблю выхватил. Ну а народ: ага! И на него! И разве тут уже кого остановишь?! Ну и стали его рвать. И как мы с Гришей и с дядей Андреем, а он тут же рядом был, как мы на них ни кричали, они не унялись, покуда до конца его не кончили. Нет, даже еще не кончили, а уже к нам туда бегут в ворота и кричат, что младший Битяговский и его приятели заперлись в дьячей избе и что айда теперь на них! И они все туда сразу. И там взяли Данилку Битяговского и Никитку Качалова и с ними еще Третьякова Данилку, это тоже был их человек, и еще двоих кого-то, по именам не помню, и только Оськи Волохова нет нигде! А резал Оська! И вдруг бегут, кричат: Оська забежал в Спас и там схоронился, бегите к Спасу! Прибежали. А что дальше? Потому что как из Спаса выведешь, это же святое место! И тогда отец Степан пособил, он же там служит, вошел туда и вывел Осипа, и Осипа тоже порешили. Осипа особенно решили, Осип же был главный, Осип же резал.

– А кто это видел, что он? – спросил Маркел.

– Как кто! – сказал боярин Михаил. – Все видели. Ну, – спохватился, – не все, конечно, но все же слышали, как Осип кричал, что не убивайте, православные, винюсь… А видел Максимка Кузнецов, и ему это по службе положено, Максимка был тогда на колокольне Спасовской, и оттуда видел, как они подошли и как Никитка взял Митю за ворот, а Осип ножом ударил. И Максимка ударил в набат. И мы все сбежались, и Максимка об этом и тогда кричал, и нам после рассказывал, поэтому все это знают.

– А здесь его сейчас боярин Василий спрашивал? – спросил Маркел.

– Я этого не знаю, – сказал боярин Михаил даже с некоторою неприязнью. – Мне до этого нет дела. Это Васильево дело, это Василию поручено.

– Ага, ага, – сказал Маркел. После спросил: – А что было раньше: Максимка ударил в набат или Петруша в голос закричал?

– Я этого тоже не знаю, – сказал, уже в сердцах, боярин Михаил. – Я тогда здесь был, у себя. Я на колокольне не стоял!