Дальше кобра бросилась на людей: вечером в девять часов объявили что полтинники и сотки на руках уже сильно устаревшего образца. И с утра можно было обменять их на новый более совершенный образец, но до одной тысячи рублей. Остальные свои деньги надо было менять через заявку в специальную комиссию, которая и решит обоснованность наличия подобных деньжищ.

Надежда правительства, что часть денег у населения пропадет и количество налички придет в соответствие с количеством мыльниц в гастрономах не осуществилось полностью, но кто-то и пострадал. Главным итогом реформы стала утрата доверия населения к действиям союзного правительства.

Потом еще Павлов придумал со 2 апреля 1991 поднять цены в три раза. Говорят, что он был вполне приличным финансистом. Но очевидно, что когда всё идет по швам, то финансист может только такое придумывать. И чтоб уже бумагу зря не переводить ввели в обращение 200, 500 и 1000 рублей.

==========================

Летом 1991 года мы с Сергеем опять переругались и я уехала в Луганск, сказав что больше я ни в какое Ступино не поеду. Тогда Сергей прислал вещи контейнером. Когда его открыли, то там были все наши шмотки, то есть и его тоже.

А в это время всю их часть передислоцировали в Загорск, который к тому времени как раз переименовывали в Сергиев Посад.

Жёны обоих наших соседей сказали, что никуда они в пустоту не поедут. Киричко ждал квартиру, которую теоретически должны были дать вот-вот в каком-то очередном строящемся доме. Жена Тимофея уже работала врачом, ребенок был устроен в ясли, так что и им больше уже никуда не было надо.

Сергея, вместе с другими офицерами части, поселили в Загорске в гостинице за казенный счет. Про Киричко и Тимофея я не помню, они бывали там наездами и пытались перевестись в оставшиеся в Ступино подразделения.

Тимофей вообще был абсолютно необходим солдатам как врач, ведь он мог их срочно лечить зеленкой, и только если даже и это не помогало, то сопровождал – вез в госпиталь. А вот про госпитали я никогда ничего плохого не слышала, там всё было на уровне, это было место последней возможности для военных спасти своё здоровье.

Моя мать раздобыла чьи-то телефоны из Министерства обороны СССР. Где и как она всё это добыла не в состоянии была внятно объяснить даже она сама. Теперь она сопровождала своими назойливыми звонками прохождение по инстанциям Серёгиного рапорта на перевод. И это имело реальное воздействие. Никто не хочет дергаться от телефонных звонков. Ей что-то отвечали, просили больше не звонить и обещали сами перезванивать по ходу продвижения документов. И действительно перезванивали.

Тут ещё Серёге пришло письмо из дома – родители попали в аварию. Они ехали рано утром в соседний городок на рынок купить корм животным, там цены на ведро были несколько дешевле. И Серёгин отец на Жигулях на повороте трассы, по которой тридцать лет ездил каждый день по два раза на своей служебной молоковозке, поехал прямо, слетел и врезался в дерево. Он ушибся, машина всмятку, а мать сильно пострадала и с переломом бедра лежала в больнице. Серега рыдал. И мы поехали её проведывать. Всё было действительно не хорошо, она осталась хромой, автомобиль восстановить не удалось – для этого надо было купить новый кузов, что в тех условиях почти невозможно: новый кузов первой комплектности это практически и есть новый автомобиль. Его из магазина продают по многолетней очереди, а иначе в разы дороже. Свёкру купили ЗАЗ, которого для их потребностей – съездить на рынок было достаточно.

Моя дружка – Лена мне рассказала, что однажды в пять утра ей позвонили и сказали, что звонит моя мать. У Лены пролетело тысяча мыслей, а потом она пришла в себя и подумала, что голос моей матери она с Божей помощью знает и стала разговаривать. Оказалось, что ей звонила моя свекровь с просьбой: «В автомагазин сейчас завезли кузова. Это точно. И могла бы Лена посодействовать им его купить». Лена не могла.

Так же Лена с безошибочностью деревенских ген определила, что звонила ей моя свекровь по времени когда как раз собиралась первый раз идти "до свиней" Откуда у неё номер телефона человека, которого она видела два раза в жизни три года назад мне не известно.

Серёгин брат летом 1987 окончил школу, в 1989 окончил техникум и в 1991 должен был вернуться из армии, то есть его тоже дома не было: он служил на границе – в Армении.

Когда я думаю об этом моем браке, то всё, что можно вынести в вывод: сознание моих родителе от моего находилось в совершенно другой системе измерения. Я – слабый человек, подверженный всем мыслимым табу, но как в одной известной религии, когда наступает темнота, то кушать уже можно. То есть меня держит не внутреннее неприятие какого-либо поведения, а страх перед отцовским порицанием, перед разочарованием матери. И чтоб преодолеть это рубеж, мне понадобилось увидеть мир вообще другими глазами, пренебречь мнением этих людей как не заслуживающими внимания, сделать шаг через барьер.

Когда я теперь вспоминаю происходящее, то мне подруга говорит, что я сама виновата. И что она захотела и ушла из дома в восемнадцать лет на съемную квартиру. Наверное, мне действительно надо было копить какие-то деньги на какой-то побег из этого отрезка: родители – муж. Но чего не было – того не было. Я билась в этом двух-угольнике.

== Балашиха, ул. Карбышева, д. 6. Нельзя сказать, что я там не жила ==

Как я уже сказала, в начале 1990 года я заболела, мне стало не чем дышать. К слову, до двадцати шести лет я не лежала в больнице ни дня. И как-то мне в голову ничего плохого не приходило. Я вызвала врача на дом, она что-то выписала, потом продлила, а потом послала на рентген. Потом рентгенолог попросила сделать кое – какие дополнительные снимки. Потом всё это аккуратно свернули в трубочку, и вручили направление в Областную онкологическую клинику в Балашиху. Тут уже я и занервничала. Когда думаешь, что у тебя кашель обыкновенный, а тебя невесть куда посылают, да ещё и с соответствующим сочувствием в глазах…

Мы с Серёгой туда приехали. На приёме врач сказала мне пару фраз от которых почти стошнило и сказала, что лечить будут год. Тут же положили в больницу в "Верхнее торакальное отделение". Это была