Г-н Сампшн: Короткий ответ на мой вопрос относительно того, какие у вас есть доказательства, что Абрамович намеренно обеспечил пребывание Глушкова в СИЗО, заключается в том, что у вас никаких доказательств этого утверждения нет.

О.: Нет, у меня есть, у меня очень много доказательств есть.

Судья Элизабет Глостер: Давайте, мы сейчас, наверно, прервемся.

Перерыв.

Г-н Сампшн: Вы много раз встречались с господином Абрамовичем как до, так и после сделки, которая была заключена на сумму 1,3 миллиарда долларов в мае 2001 года. И у вас оставались прекрасные, совершено нормальные отношения после этого.

О.: Это очень лицемерные отношения. Совершенно верно. Нет никакого доказательства ни у кого, что я встречался с Абрамовичем после этого. Единственное, в Межеве, это была очень странная ситуация. Я вообще ничего не сказал. И после того как Глушкова арестовали, и после того как меня прижали, после того как я получил четкое сообщение по поводу того, что Глушков может вообще остаться в тюрьме навсегда. И вы думаете, я ничего не сказал Абрамовичу? Я встречался с ним в Межеве, но это не мои свидетельские показания, это показания Абрамовича, не мои. Я показываю, что я никогда с ним больше не встречался.

В.: Вы утверждаете в своих показаниях, что господин Абрамович угрожал вам, что он заставит Путина экспроприировать вашу долю в «Сибнефти». Я понимаю то, что вы говорите, хотя не принимаю этого, как вам известно. Вы утверждаете, что проблема, опасность заключалась не в том, что ваши интересы будут экспроприированы, а вся компания находилась в опасности. И господин Абрамович никак не мог вам заявить: «Я постараюсь, чтобы „Сибнефть“ была уничтожена, если ты не продашь свою долю», — потому что это была его компания, так же как и ваша компания.

О.: Вы совершенно не правы. Сообщение Абрамовича было четким, что мои акции и акции Бадри будут забраны, каким-то образом их заберут. Каким образом государство их заберет, не обсуждал. Осенью 2000 года, нет, может быть, в августе 2000 года, то есть когда я начал действительно бороться с Путиным не на шутку, он именно в формулировках, которые вы сейчас предлагаете, сказал, что компания будет уничтожена, это опасность для компании. Но после этого он совершенно поменял свое изложение, он никогда не говорил, что он уничтожит, он сказал, что нас прижмут. Это большая разница, как он стал излагать дело осенью 2000 года и как он говорил в 2001 году, как он решил нас выжить и стал угрожать, чтобы получить наши доли под свой контроль.

В.: Пожалуйста, посмотрите на параграф на следующей странице, на 10-й параграф: «Патаркацишвили говорит, что господин Абрамович сказал им в мае 2001 года, если Бадри и я не откажемся от наших соответствующих бенефициарных интересов в акциях „Сибнефти“, то компании подвергнутся той же атаке властей, как и компании, которые контролировал Гусинский».

О.: Да.

В.: После этого говорится в следующем параграфе: «Базируясь на этих представлениях, в июле 2005 года было заключено соглашение для продажи наших долей в „Сибнефти“». Вы видите, в зависимости от этих представлений вы согласились продать свою долю, так, как вы ее называете, в «Сибнефти».

О.: Кому — господину Абрамовичу, не государству. Это значит, что это совершенно логично, то, что компания не уничтожена, поскольку Абрамович становится акционером. Именно это я постоянно пытался изложить. Абрамович хорошо понимал, что у нас очень большие трудности, и он просто решил нас выжить и купить наши акции по очень низкой цене с поддержкой, протекторатом, Путина.

В.: Господин Березовский, я вот что скажу: никогда не существовало угрозы, вы никогда не понимали, что существует угроза со стороны господина Абрамовича, либо экспроприация ваших долей, либо того, что Глушков останется в тюрьме.

О.: Господин Сампшн, простите, что я вас утомляю, но я точно хочу подчеркнуть, что я не идиот, я очень четко понимаю, что даже в 1999 году у меня было понимание, что все растет, что компания стоила бы в Штатах 50 миллиардов, если ее поместить в какую-то защищенную юрисдикцию, в защищенную страну. Вы думаете, что я по собственному желанию продам эту компанию по оценке 2,6 миллиарда, потому что мы 50 % продали за 1,3 миллиарда? Совершенно невозможно такую позицию иметь.

Только угроза, только то, что Глушков был в тюрьме, под давлением того, что он может быть убит, и многие примеры с другими бизнесменами, которые оказались в тюрьме, вы хорошо знаете. Как можно представить то, что я такой идиот, продаю хорошему парню господину Абрамовичу мою долю, мою и Бадри, за 1,3 миллиарда долларов? И через три года Абрамович ее продает за 13 миллиардов. Вы думаете, я совершенно сумасшедший, да?

В.: Я задал вам вопрос относительно того, как вы излагаете эти факты. И сейчас я пытаюсь выяснить, почему вы никогда публично ничего не говорили ни об угрозах, которые якобы вас заставили продать акции «Сибнефти», и впервые об этом сказали через много лет после 2001 года. Вот в этом документе вы сказали, что причина заключается в том, что Бадри вел переговоры с господином Абрамовичем. Вы здесь не говорите, как вы говорили сегодня утром, что причина заключается в том, что вы не хотели усложнять жизнь в Москве для Глушкова.

О.: Господин Сампшн, у меня много причин не делать этого, и все причины… если хотите, я могу их снова повторить. Причина заключалась в том, что, во-первых, первый приоритет состоял в освобождении Николая. Я считал, что Абрамович будет бороться за то, чтобы он остался в СИЗО, уже не Путин, а сам Абрамович. И поэтому я пытался Абрамовича как бы задвинуть в сторону, потому что я знал, что если Абрамович придет к Путину, думая о своих собственных интересах, он повлияет на Путина и заставит его занять более агрессивную позицию, вот в чем суть.

В.: Тогда посмотрите. Это статья в «Коммерсанте». Это через полтора года, в июле 2005 года, вы публично заявляете, что вы будете подавать вскоре в суд против господина Абрамовича. И вы говорите, что: «Эксперты, мои юристы оценили мой ущерб при продаже активов… Я вынужден был это сделать под давлением Путина, Волошина и Абрамовича. Это был фактически рэкет. У меня есть доказательства того, что причинами этого были политические соображения». И дальше вы говорите: «Момент для подачи иска выбран неслучайно, публичное мнение в Англии в отношении Путина изменилось. Они считали, что его действия привели к экономическому росту России. Сейчас публичное мнение таково, что в России начинается политическое преследование, и значит, это было именно при Путине». И вот когда вы выступили с этим заявлением, господин Глушков находился в Москве. И вас не заботило, что это плохо скажется на его безопасности.

О.: Был второй суд, уже кассационное производство. Это был очень чувствительный момент для Глушкова. Насколько я помню, Глушков в то время… сейчас, минуточку. Когда его выпустили? Да, в это время. То есть это значит, он уже не в тюрьме был. А посадить человека в тюрьму сложнее, чем освободить из тюрьмы. И он был в тюрьме не потому, что он опроверг то, что они раньше пытались доказать, а потому, что он пытался убежать из тюрьмы. Вот окончательный вывод, к которому они пришли.