– Какого черта ты меня сюда притащил? – раздались в тишине требовательные слова Кая.

– Потому что, – ответил мальчик, стоя позади. Его голос накладывался на другой, грубый, как наждачная бумага, скребущая по стеклу. – Здесь мы можем прикоснуться к миру снов.

Кай обернулся, и то, что предстало перед ним, поразило его сильнее, чем увиденный пейзаж. Гавран больше не был трупом ребенка с окровавленными зубами. Он превратился в мужчину примерно одного роста с Каем, с крепким жилистым телом и вытянутым острым лицом. Блестящие черные волосы, зачесанные назад, открывали широкий лоб, прорезанный глубокими морщинами, и густые брови. Только его глаза остались прежними – темными, как уголь, и глубокими, как шахта, в которой его добывают.

Ворон – пятно в небе, размытое, как краска на воде – спикировал вниз, опустился на худое плечо Гаврана и в знак приветствия нежно клюнул в ухо.

– Это Серый Нарост, – два голоса слились в один.

Вопросы застряли в горле, как куриная кость. Когда они перенеслись в мир снов? Обычно этому предшествовал какой-то знак – колебание воздуха или стремительное падение сквозь землю. Но Кай ничего не заметил.

Почувствует ли Мия, что он ушел? Как он смог вернуться без нее?

– Я могу доставить тебя сюда, но не обратно, – сказал Гавран.

– Получается, я единственный идиот, который не способен перемещаться ни в одном направлении?

– Похоже на то. – Гавран вздохнул и устало посмотрел в сторону болота. – Ах, ее зрение вернулось.

– Русалка освободилась, – Кай сглотнул.

– Говори быстрее, волк. Хотя надеюсь, ты здесь не для того, чтобы умолять о помощи, – он шевельнул губами, изобразив подобие улыбки. – От меня ты ее не получишь.

– Тогда ты бесполезная пташка, – нахмурился Кай.

– Я настолько добр, что исполню твою последнюю просьбу. – Его ухмылка стала шире, в чернильных лужах на лице заискрилось веселье.

– Черт. – Кай подавился смехом. – Похоже, ты жаждешь моей смерти.

Гавран усмехнулся.

– Из-за тебя и твоей уязвимости страдает Сновидица. Будь ты сильнее и увереннее, то никогда бы не заразился.

– Хватит нести чушь, – рявкнул Кай, стыд съедал его живьем. Русалка приближалась, он уже чувствал, как ее флюиды затуманивают границы разума. – У меня есть одна просьба. Считай ее последней.

Гавран поджал губы и дернул плечами, едва сдерживая презрение.

– Говори.

Кай сжал кулаки, пытаясь унять дрожь. Твердый, как камень, взгляд устремился на человека, чья кожа служила костюмом Гаврану.

– Отведи меня к Абаддону, – велел он. – У меня есть дело к этой плаксивой твари.

МЕЙСОН

– Я не понимаю! – крикнул Мейсон вслед Мие и Аме, но его слова достигли лишь захлопнувшихся тяжелых дверей бара.

Он никогда не понимал. Особенно если это было что-то важное.

– Тебе подлить? – спросила бармен, перекидывая полотенце через плечо. – Похоже, тебе не помешает, и, если честно, у меня язык чешется от желания посплетничать.

– Не смею вас винить. – Мейсон опустил плечи и плюхнулся обратно на табурет. – Налейте самое крепкое, что есть, Дэ…

– Зови меня Лом, – кивнула она. – И будет сделано.

– Лом, – усмехнулся Мейсон.

– Верно. – Она налила в бокал со льдом какой-то темный, землистого оттенка напиток. Бутылка была высокой, темно-коричневого цвета, с широким круглым горлышком, но без этикетки.

– Что это? – спросил он, когда Лом пододвинула к нему напиток. Мейсон поднял бокал и рискнул понюхать, затем, сморщив нос, отстранился.

– Самогон, – гордо улыбнулась она. – Сама делала.

Мейсон осторожно отпил и со стуком поставил стакан на стойку. Глаза наполнились слезами, он стиснул зубы, пытаясь унять пожар во рту.

– Господи Иисусе, – закашлялся он. – Что это такое?

– Это, – она склонилась над стойкой, – не разглашается в присутствии медработников.

Мейсон застонал и опустил голову.

– Пожалуйста, скажите, что это законно.

– Возможно.

– Возможно! – Он сел прямо и, прищурившись, посмотрел на бармена.

– Что? – Она невинно пожала плечами. – Тебе же стало лучше, верно?

Нехотя он сделал еще глоток.

– Неделя выдалась долгая.

– Правда? – Она подтащила табурет со своей стороны барной стойки. – Ну, выслушивать посетителей и давать полубезумные советы – моя работа, так что я вся внимание. Что тебя гложет? Это как-то связано с Мией?

Мейсон на мгновение задумался. Ракетное топливо в его стакане согревало желудок и плавило мозг. И хотя профессиональная этика требовала от него большей осмотрительности ради интересов клиента, импульсивный детектив в нем все же одержал верх. Мейсон всегда быстро пьянел, а штука, которой потчевала его Лом, была настолько крепкой, что могла бы вырубить регбиста, только что сожравшего огромную пиццу и ведро крылышек.

– Хорошо, ладно, – невнятно произнес он, а затем поднял вверх палец. – Но ты никому не расскажешь, да?

– Да, да, поняла тебя, подружка. Мы же не в старшей школе. – Лом шлепнула его по руке. – И не размахивай передо мной своей клешней.

– Прости, – пробормотал он. – Ты ведь помнишь, что я врач? Я привык указывать людям, что делать.

Она закатила глаза.

– У тебя на лбу, знаешь ли, написано, что ты учился в университете Лиги плюща[4].

Мейсон разинул от удивления рот и нахмурил брови.

– И что это значит?

– Господи, чувак, просто расскажи уже мне эту гребаную историю!

– Ладно, ладно, фух, – простонал он и, преувеличенно громко вздохнув, уставился в свой стакан. – Родители Мии наняли меня, чтобы ее найти.

– Так ты не только врач, но и следопыт?

– Нет! – огрызнулся Мейсон. – Она пропала без вести три года назад! По закону в следующем году ее официально признают мертвой. И я был последним, кто видел ее живой.

– Что за фигня? – Лом резко выпрямилась.

Мейсон рискнул сделать еще глоток самогона.

– Я знал, что она жива. Но держал язык за зубами, чертовски стараясь не задумываться об этом. Я никому не говорил, мне казалось, она не хочет, чтобы ее нашли. Но ее отец, – он покачал головой и тихо усмехнулся, – настоящий сукин сын. Он умен. Сыграв на моем чувстве вины, он вынудил меня согласиться на эту безумную авантюру. Любопытство меня погубит. Оно всегда берет надо мной верх, и поэтому я здесь.