Поэтому, уйдя от армян, она не стала участвовать в конкурсах, собеседованиях и посылать свои резюме в большие магазины. Просто нашла на ближайшем столбе объявление: «Требуется продавец» — и явилась в металлический сарай с решетчатыми окнами и вывеской «Продукты».

По большому счету, Эльвира не ошиблась. Оклад ей, конечно, положили смехотворный — другого она и не ждала. Зато есть крыша над головой и электрообогреватель у ног. Зато круглосуточно тянутся из бараков и рабочих общежитии трясущиеся страдальцы, иные неспособны отличить сторублевку от лотерейного билета. Вот и перепадала ей копеечка-другая.

Всяких покупателей она видела — и грязных, и истрепанных, и в луже повалявшихся, и облеванных, и со свежеразбитыми мордами, и с порванными ушами… Потому и не удивилась, когда поздно ночью на пороге магазинчика вдруг возникли два потасканных типчика в самой позорной рванине, которую только можно себе представить.

Они топтались у входа, озираясь на полки, а Эльвира безразлично смотрела на них, стряхивая пепел в сломанный магнитофон. Из подсобки выглянул охранник, отставной милицейский прапорщик, одетый в джинсы, свитер и камуфляжный берет. Он, сплетя руки, встал у стены и с ухмылкой принялся следить за двумя увальнями, пропившимися, видимо, до исподнего.

Поскольку те не двигались с места, Эльвира взяла инициативу в свои руки.

— Пустых бутылок нет, хлеб доели, мелочь отдали, окурки выбросили, — монотонно перечислила она. — Ничем помочь не могу. Идите, куда шли, ребята.

«Ребята» топтались с такими невинными выражениями лиц, что Эльвира сжалилась.

— Ладно, — проворчала она. — Скумбрия осталась, правда, с запашком. Сейчас вынесу, все равно выбрасывать.

Зайдя в подсобку, Эльвира вдруг услышала какой-то скрежет и затем жалобный крик охранника. Она схватила попавшийся под руку веник и решительно бросилась в торговый зал.

Ее чуть не хватил удар. Один из припозднившихся забулдыг выдрал из прилавка кассовый аппарат и потрошил его, сидя на полу. Второй ходил вдоль полок и невозмутимо наполнял рюкзак ветчиной, сигаретами, бутылками, сыром и шоколадом. Охранник бросался на него со всех сторон и охаживал палкой копченой колбасы, но не достигал ровно никакого результата.

Бесстрашная, закаленная лоточной торговлей женщина ринулась на помощь охраннику и принялась избивать грабителя веником. Тот даже не обернулся, запихивая в рюкзак большой окорок. Его напарник тем временем совал за пазуху комки мятых денег из кассы.

Охранник вспомнил, что у него в пиджаке лежит баллончик с газом. Он побежал за ним в подсобку и там малость остыл. Закурил, перевел дух и подумал: «А стоит ли торопиться обратно?»

Когда он вернулся, налетчики как раз выходили из магазина, оставив за собой бардак и поломанные прилавки. Эльвира повисла было у одного из них на спине, сдавив забулдыге горло, но неприятель стряхнул ее легким движением плеча.

Только тут она вспомнила, что в магазине имеется местная сигнализация. В тишину ночи ворвалось омерзительное бренчание мощного электрического звонка. Захлопали форточки и двери балконов, раздались возмущенные крики:

— Что за хулиганство?! Людям на работу идти!

— Прекратите, дети просыпаются!

— Еще раз позвонишь, козел, сожгу твой магазин на хрен!

Близнецы тем временем благополучно скрылись в темноте.

В эту минуту Пакля снял шлем и, счастливо улыбаясь, проговорил:

— Ну все… — он провел ладонью по вспотевшим волосам. — Праздник удался.

— Все? — обрадовался Пельмень. — Можно домой?

— Ты что? Никаких домой!

— А… а куда, — разочарованно вымолвил Пельмень.

— Ночь впереди длинная, — недобро усмехнулся Пакля, — а магазинов еще, знаешь, сколько? Он взбодрил приятеля шлепком по спине.

— Подымайся, толстая сосиска. Завтра будем крутыми и богатыми.

* * *

Чем больше Кирилл старался вести себя осторожнее, тем сильнее его тянуло на безрассудные поступки. Сидение дома настолько угнетало и унижало его, что хотелось быть дерзким. Сегодня, например, ему жизненно важным показалось выйти на центральную улицу и на виду у всех попить разливного пивка из баданянской палатки. И не шарахаться при этом от промзаводских лазутчиков.

Он купил пиво и отошел с ним в скверик, где нашлась свободная скамейка. С Кириллом соседствовали только мальчик и девочка лет десяти. Они болтали ножками, грызли яблоки из общего пакета и упражнялись в ненормативной этимологии:

— А ты, — говорил мальчик, — скотокозлиная брюхосклизлая гнилодрянь.

— А ты, — отвечала ему девочка, — тухлопузая жирновислая слюногадость.

— А ты — свинососущая дристовонючая соплежаба.

—А ты…

Кирилл некоторое время прислушивался, отметив между делом, что неплохо бы записать пару выражений на будущее. Но тут с ним рядом присели двое знакомых парней с Гимназии — Утя и Брундуляк.

Стоило Кириллу посмотреть на их лица, и его настроение безнадежно упало. Оба были избиты, причем совсем недавно. У Брундуляка еще сочилась кровью разбитая губа, он промакивал ее спичечным коробком. Происхождение травмы было вполне понятным.

Кирилл поставил на скамейку пиво и приготовился выслушивать.

— Кира! — промычал Утя. — Нам навешали на Промзаводе.

— Вижу, — пробормотал Кирилл, глядя в сторону.

— Кира! Они, знаешь, что говорили? Они про тебя говорили.

Кирилл смог только что-то смущенно пробормотать. Брундуляк пока в разговор не лез, только бубнил сам особой: «Легче на подъеме… по тормозам, по тормозам…» Он был неплохим парнем — спокойным и безобидным, правда, его освободили от армии по причине врожденного слабоумия.

— А знаешь, Кира, что они про тебя говорили? — продолжал мычать Утя. — Они про тебя говорили, знаешь, что?

Ему, кажется, неудобно было высказывать неприятные вещи союзнику-гимназисту, но вопрос был слишком щепетильным.

— Они говорили, что ты деньги какие-то уныкал. Деньги уныкал у Машки Дерезуевой, которые ей родители в наследство оставили, что ли.

— Брехня, — тихо сказал Кирилл.

— Я не очень понял… Говорили вроде, — продолжал Утя, — что приперся к ней пьяный и деньги отобрал. И тетку ее избил, что-то такое…

— Еще что? — сурово спросил Кирилл. — Соседа не задушил, случайно?

— Не знаю, — мычал Утя. — Просто они говорят, что….

Кирилл, чтоб занять руки, полез за сигаретами, некоторое время возился с прикуриванием, ломая спички. Утя сидел рядом и смущенно шмыгал носом.

— Кира, — сказал он. — Я знаю, промзаводские — они ублюдки, конечно… Но они про тебя говорили. Это правда, что ли?

— Правда, — кивнул Кирилл. — И деньги украл, и тетку зарезал, и дом им сжег, ты разве не знал?