Сколько спален — одна, две, три? Останется ли он жить с Никки? Будут ли у них дети?

Себастьян вздохнул и отправился в туалет. Вернувшись в гостиную, собрался было плюхнуться на диван, как вдруг заметил нечто странное на большой свадебной фотографии: он пропал и Никки осталась одна, прижимая к себе букет роз (одна из них выбилась из букета и безвольно уронила поникшую головку, в то время как ее подруги бодро торчали, почти касаясь подбородка Никки.)

Он исчез, и Таиландочка осталась одна.

Дрожа от гадкого предчувствия, Себастьян отправился к себе и убедился, что исчез со всех фотографий на стенах и письменном столе, где ныне красовались лишенные присутствия человека пейзажи, сами будто пустые рамки из потемневшего серебра.

Достал альбом медового месяца: со снимков непостижимым образом исчезло изображение, должное соседствовать с изображением его жены. Оно пропало с фотографии на белом песчаном пляже в Антигуа: утопающие в море слепящего солнечного света тела; Никки, подставляющая безжалостному глазу камеры влажную загорелую кожу и тонкие ниточки ярко-желтой лайкры, призванные убедить окружающих в наличии бикини. Испарилось с фотографии у входа в супермодернистский отель, являющий современное представление взглядов архитекторов девятнадцатого века на средневековую крепость; Никки с фотоаппаратом в левой руке, правая горизонтально повисла в воздухе, обнимая некую бесплотную сущность — того, кто был с ней на Карибах во время медового месяца, вернулся обратно жив-невредим и внезапно обнаружил, что все признаки его пребывания под тропическим солнцем тщательно стерты. Не осталось ровным счетом ничего — ни следа от его путешествия по бескрайним трепещущим саргассам.

Это была неаккуратная, наспех сляпанная работа — зачастую видны были тени от исчезнувшей из кадра фигуры, или фигура оказывалась стертой не до конца, или не слишком точно подобран заполнивший опустевшее место цвет. Но столько фотографий. Неужели они смогли это провернуть всего за один день? И откуда им было знать точное местонахождение каждого снимка? Неужели в этом как-то замешана Никки?

Перед глазами поплыли картины, где Люди-В-Черном каждый день — пока он работал в Цитадели, а Никки сидела на лекциях в университете — пробирались в их дом и обследовали его сантиметр за сантиметром.

Грубая работа. Как если бы этим занимался Пиксель.

Сидя у себя в комнате на кровати среди наваленных поверх голубого с огромным солнцем в окружении звезд одеяла многочисленных фотоальбомов, Себастьян медленно ощупывал свое тело, словно пытаясь удостовериться в собственном существовании и в том, что все это не сон — ни его, ни чей бы то ни было, куда он умудрился угодить каким-то непостижимым образом.

Нужно бы проверить и остальные альбомы.

Только вот страшно открыть их и убедиться, что его нигде нет. Кого?..

Похороны отца Пикселя прошли под нескончаемым дождем. Народу было мало: Браудель, еще кое-кто из «ТП» и несколько стариков, по очереди произносящих принятые по такому случаю слова, а Себастьян, пропуская их речи мимо ушей, наблюдал за скачущим между могилами с совершенно немыслимыми эпитафиями серым котом. Черный гроб вот-вот будет проглочен вырытой в земле прямоугольной пастью, где его с нетерпением ожидают проголодавшиеся черви. Старики, Пиксель, Браудель то появлялись в поле зрения Себастьяна, то вновь исчезали из него, словно расплывающаяся материя или на миг обретшие тела призраки. Ощущение того, что окружающие люди могли пропасть в любой момент и без всяческих усилий с его стороны, не оставляло Себастьяна с того самого мига, как он обнаружил собственное исчезновение со всех домашних фотографий. Не сохранилось даже его изображение на заархивированных в компьютере кадрах. Утром он стал случайным свидетелем того, как Большая Мамушка фотографировала на «полароид» своего мужа, и испугался, что стоит ему моргнуть, как тот навсегда канет в небытие. Фотографии, крадущие души людей.

— Отче, — басил облаченный в сутану священник с глазами навыкате, — прими своего сына…

Кто и почему? Люди из Цитадели, каким-то образом догадавшиеся о терзающих его сомнениях и решившие, что следующим должен исчезнуть он? Это наиболее правдоподобный вариант. Но откуда им стало известно? Исабель?

Никки?

Они снова поспорили. Когда она, благоухая духами, вчера вернулась домой, Себастьян уселся на диван и приготовился считать минуты, чтобы прикинуть, как быстро она обнаружит перемены. Не прошло и полминуты, как Никки заявила, что в их свадебной фотографии что-то не так. Да, я исчез. И показал все лишившиеся его присутствия пейзажи и альбомы. Если Никки действительно была к этому причастна, то сыграла роль как выдающаяся актриса — она выглядела по-настоящему изумленной и напуганной, хотела даже вызвать полицию. Себастьян сказал, что это лишь все усложнит. Он никак не мог отделаться от остатков подозрений, и Никки это заметила. Швырнув на пол цветочный горшок, она закричала, что не может так больше жить, и выскочила на улицу ловить такси. Себастьян бросился за ней.

— Успокойся, не надо, Никки.

— Отстань от меня, ради бога. Всему есть предел.

Теперь я не только наставляю тебе рога со всеми подряд, но еще стираю тебя с этих идиотских фотографий! Это тебе нужно успокоиться. Когда придешь в себя, я буду у Элианы.

Он чувствовал себя одиноким. И был одинок.

Может быть, во всем виноваты члены тайной оппозиционной группировки? Они знали, что Себастьян работает в Цитадели, а следовательно, — на правительство. Так они пытались сказать ему, что пора остановиться.

Ему больше не хотелось уничтожать людей, какими бы злодеями они ни были. Себастьян жаждал рассказать все Пикселю или кому-нибудь еще, но теперь ему было страшно, что любой из его знакомых мог оказаться врагом (и, что самое забавное, он так и не знал, кто его враги — люди правительства или оппозиция).

Другим выходом было бежать, оставляя позади мост за мостом, пока впереди не замаячит какая-нибудь граница, или затаиться в затерянном подвальчике. Или превзойти самого Пикселя, утонув в игре типа Nippur’s Call и принять новую личность.

Священник закончил молитву, гроб опустили в яму и забросали землей. Пиксель плакал, тело его содрогалось, словно в конвульсиях, а он все выкрикивал между всхлипами обещания мести. Мести кому? Себастьян испугался: а вдруг Пиксель произнесет пару заклинаний и искрошит их всех своим волшебным мечом? Подошел Браудель, и они вдвоем попытались успокоить беднягу.

Сегодня утром в «светлой комнате», сидя рядом с Николь и слушая Дэвида Боуи, исполнявшего лучшую версию Nine Inch Nails (девятидюймовые ногти — бывает же такое!), Себастьян обнаружил, что его электронная почта отключена. Этого следовало ожидать. Он ввел пароль, лелея слабую надежду, что его ждет хотя бы строчка послания от Никки, но компьютер отказался его принять, выдав стандартную безобидную фразу, которой научили его электронный мозг программисты. Круг сужался, постепенно обрывая связи Себастьяна с внешним миром, и он бы не слишком удивился, если бы по возвращении домой выяснилось, что телефон тоже отключен. Оставался лишь голос, способный кричать и шептать, но страх давно парализовал голосовые связки, а слизь затягивала горло, так что теперь было уже слишком поздно — звуковым волнам при всем желании было не суждено выйти на поверхность (а если бы и вышли, то несли бы в себе лишь нейтральную информацию о погоде или о новом обнаруженном в Photoshop’е фокусе).