15 (3) августа 1878 года. Ферма Обермюллера у Гейтерсбурга

Бригадный генерал Иван Васильевич Турчанинов, известный также как Джон Бейзил Тёрчин

Десяток моих ребят взял кусты на мушку, а я крикнул:

– Выходите по одному без оружия, руки держать над головой. И смотрите, без фокусов.

Вчера у нас произошло примерно то же самое – не здесь, на ферме Пфистера десятью милями западнее. Тогда из кустов вышли трое: два вооруженных негра и один белый, с нашивкой, известной в армии как рельсы – два кубика, соединенные перекладиной. Белый сделал знак своим и громко крикнул:

– Кем бы вы ни были, вы противостоите силам закона! Приказываю вам немедленно сдать оружие и отдаться на милость победителя. Иначе вы все будете убиты!

– Сержант Моррисон? – крикнул я. – Вот так встреча! Как я вижу, теперь ты уже капитан?

– Генерал Тёрчин? – удивленно воскликнул тот, причем в голосе я явственно почувствовал испуг.

– Я начинаю сожалеть, что в тот раз распорядился заменить вам смертную казнь разжалованием в рядовые. Вы, как я погляжу, теперь не просто стали офицером, но еще и командуете убийцами, насильниками и грабителями.

– Но, генерал, мы здесь находится по распоряжению командующего силами Второй Реконструкции генерала Говарда. И наша задача – навести порядок на землях, за которые мы несем ответственность.

– Я ехал вчера в поезде Чикаго – Вашингтон, в котором люди из вашего Семьдесят второго цветного полка «наводили порядок». Это беззаконие. Точнее, бандитизм и насилие. Поэтому я даю вам тридцать секунд, чтобы побыстрее убраться отсюда.

Моррисон помолчал, потом дал своим знак, и они развернулись, намереваясь уйти. Но через пару секунд худой и длинный негр неожиданно резко обернулся и пальнул в меня из своего «спрингфилда». Я шарахнулся в сторону, машинально обратив внимание на то, что в руках у него была новейшая модель 1873 года, а не его прародитель, которым были вооружены мои люди во время Войны между штатами. Новая винтовка заряжалась унитарным зарядом с казны, и умелый стрелок, как я слышал, мог делать до дюжины выстрелов в минуту, а не два, как с дульнозарядными моделями 1861 и 1863 года.

Пуля пробила рукав моего кителя, в котором я прошел всю войну. По руке потекло что-то теплое и липкое, видимо, пуля задела руку, процарапав кожу. Но мои ребята не сплоховали – ответным залпом все трое были убиты наповал. Теперь надо было атаковать головорезов отряда Моррисона, пока они не примчались на выстрелы. А я даже не знал, где они находились.

К счастью, разведчики, которых я послал осмотреть кусты, из которых вышли убитые бандиты, обнаружили лагерь подчиненных Моррисона в поле за кустами. Негров было всего лишь полсотни, и они вели себя на удивление беспечно. Оружие их было свалено в кучу, а сами эти, с позволения сказать, солдаты сидели у костров и пьянствовали.

Несколько человек, видимо, услыхавших выстрелы, успели вооружиться. Их мы пристрелили в первую очередь. Остальных мы связали и после короткого совещания повесили на окружавших поляну деревьях. Оружие и боеприпасы, которых оказалось неожиданно много, стали нашими трофеями.

Но ферму нам пришлось покинуть как можно быстрее. Я пересчитал свой неожиданно разросшийся отряд – шестьдесят восемь мужчин, в основном фермеров, восемьдесят одна женщина, сорок семь детей обоих полов и возрастов. Похоже, что мы не зря торопились, где-то через полчаса мы увидели черный дым, который поднимался вверх в том месте, где находился дом Пфистера. Увидев это, Герберт Пфистер спокойно пожал плечами и сказал с певучим акцентом дунайского шваба:

– Ничего, мистер генерал, дом отстроим. Главное, что все живы остались.

Джозеф Обермюллер предложил нам свою ферму в качестве временной штаб-квартиры – там было и место, и река, прикрывавшая ферму с одной из сторон. Ее, конечно, можно переплыть, но негры, как правило, плавать не умеют, а течение в ней довольно-таки сильное. Сама же ферма была построена добротно, и единственное, что несколько удручало, была буковая роща в трех сотнях футов[24] от главного здания. Я приказал ее вырубить сегодня утром, но на рассвете часовые услышали шум, доносившийся со стороны дороги, и доложили мне об этом. И мы приготовились к встрече незваных гостей.

На этот раз на поляну вышел лишь один человек – еще один мой старый знакомый. Но его я был несказанно рад видеть. Это был Алексей Смирнов, который в том же бою, за который я приказал тогда расстрелять Моррисона (и, к сожалению, внял его мольбам, заменил расстрел на разжалование в рядовые), показал чудеса храбрости и был по моему приказу произведен в сержанты и назначен на место Моррисона. Алексей не забывал нас – я подозреваю, что он даже посылал кое-какие деньги Наденьке, хотя она мне и ничего про это не говорила. И мы ехали на его свадьбу, когда произошел налет негритянского отряда на наш поезд.

– Ваше превосходительство, – сказал он мне по-русски. – Я слышал, что кто-то уже успел собрать вокруг себя отряд, сумевший уничтожить банду янки, и подумал почему-то, что это именно вы. Слава Господу нашему Иисусу Христу, что вы в полном порядке. Впрочем, – Алексей внимательно посмотрел на меня, – вы, кажется, ранены?

– Это всего лишь царапина, – усмехнулся я.

– А как Надежда Дмитриевна?

– Она занимается действительно раненными.

– Господин генерал, я привел с собой тридцать два человека, все они мастеровые и техники с железной дороги. У всех есть оружие. Позвольте к вам присоединиться.

– А что с вашей свадьбой?

Лицо Алексея помрачнело.

– Увы, свадьбы не будет. Я нашел ее и ее семью среди пассажиров вашего поезда. Отец убит, мать, сестра и сама Ирма… Они тоже мертвы. Эти нелюди успели над ними вдоволь поиздеваться. Они убили всех – мужчин, женщин, даже детей не пожалели. Единственное, что меня немного утешило – это то, что вашего трупа и трупа вашей супруги обнаружено не было.

– Капитан Смирнов, – сказал я торжественно. Конечно, этому званию в российской армии соответствовал чин штабс-капитана, но здесь другие порядки, да и произвел я его из сержантов даже не в лейтенанты, как это обычно допускалось на поле боя, а сразу в капитаны.

– Вы назначаетесь командиром Второй роты Северно-Мэрилендского полка. Первоначальный ее состав – люди, которых вы привели с собой. Наша задача – защитить местных жителей, белых и черных, от людей генерала Говарда.

– Есть принять командование, – отчеканил Смирнов тоже по-русски. Интересно, откуда он знал, как надо отвечать в таких случаях?

Потом я присел на лавочку и задумался. Генерал Говард был моим старым знакомым. Он считался на редкость бесталанным генералом, который, однако, заслужил репутацию доброго христианина. Говард весьма скверно показал себя на поле боя, зато с особым старанием притеснял местное население во время Реконструкции. Как может именоваться христианином человек, способный на такую жестокость к ближнему своему?