Сент-Винсент задумался.

– А сколько ты хочешь за то, чтобы остаться?

Неудовольствие Сент-Винсента нисколько не обескуражило Кэма. Он только пожал плечами.

– У меня сейчас уже больше денег, чем можно потратить за всю жизнь.

– Тот, кто так говорит, очевидно, не знает мест, где надо покупать. – Виконт вздохнул. – Итак. Если я правильно понял, ты решил навсегда покончить с цивилизацией и начать жить, как дикарь?

– Нет, я намерен жить, как цыган. Разница большая.

– Роан, ты богатый молодой холостяк, и к твоим услугам все преимущества современной жизни. Если на тебя вдруг напала хандра, делай то, что делает каждый богатый человек.

Кэм поднял одну бровь:

– И что же это такое?

– Играй в азартные игры! Пей! Купи лошадь! Заведи любовницу! Господи, у тебя что, совсем нет воображения? Ты не можешь придумать ничего другого, чем жить, как первобытный человек, и к тому же доставить неудобства мне? Кем, черт побери, прикажешь заменить тебя?

– Незаменимых нет.

– А ты – незаменим. Ни один человек в Лондоне не может делать то, что делаешь ты. Ты ходячая бухгалтерская книга, у тебя глаза на макушке, ты обладаешь тактом дипломата, умом банкира, кулаками боксера, и ты умеешь за несколько секунд прекратить драку. Мне придется нанять по крайней мере полдюжины человек, чтобы они делали твою работу.

– Насчет ума, как у банкира, – это вы загнули, – усмехнулся Кэм.

– После твоих удачных ходов с инвестициями ты не можешь отрицать…

– Это было не специально. Просто сработало мое проклятие удачи.

Довольный тем, что смог расшевелить Кэма, Сент-Винсент выпустил колечко дыма и посмотрел на Уэстклиффа.

– Скажи же что-нибудь. Ты же не одобряешь эту глупость?

– Не наше дело – одобрять или нет.

– Спасибо, – пробормотал Кэм.

– Однако, – продолжал Уэстклифф, – я настоятельно прошу вас, Роан, подумать о том, что хотя вы наполовину свободолюбивый цыган, вы еще наполовину ирландец, а этот народ известен своей привязанностью к земле. Этот факт заставляет меня сомневаться, что вы будете счастливы своей кочевой жизнью, как сейчас думаете.

Эта мысль потрясла Кэма. Он всегда старался забыть об ирландской части своего происхождения. Она представлялась ему в виде какого-то малоподъемного багажа, который ему хотелось бы где-нибудь оставить, но для которого он никак не находил удобного места.

– Если вы хотите сказать, что я проклят, что бы я ни делал, – сказал Кэм сухо, – я предпочитаю ошибиться, но все же выбрать свободу.

– Все умные люди должны рано или поздно расстаться со своей свободой, – возразил Сент-Винсент. – Проблемы холостяков слишком скучны. Единственное, что остается, – это брак.

Брак. Респектабельность. Кэм оглядел своих собеседников со скептической улыбкой. Они напоминали ему пару птиц, которые старались убедить себя в том, что их клетки чрезвычайно удобны. Нет такой женщины, ради которой он готов обрезать себе крылья.

– Завтра я уезжаю в Лондон, – сказал он. – Я останусь в клубе до тех пор, пока он не откроется после ремонта. После этого я уеду навсегда.

Сент-Винсент, по своему обыкновению, продолжал обдумывать проблему, рассматривая ее со всех сторон.

– Роан… Ты в течение долгих лет вел более или менее цивилизованный образ жизни, и вдруг он стал для тебя невыносим. Почему?

Кэм молчал. Он не был готов сказать правду даже самому себе, не говоря уже о том, чтобы произнести ее вслух.

– Должна же быть какая-то причина, почему ты хочешь все бросить? – настаивал Сент-Винсент.

– Возможно, я ошибаюсь, – сказал Уэстклифф, – но я подозреваю, что к этому имеет какое-то отношение мисс Хатауэй.

Кэм метнул на графа испепеляющий взгляд.

Сент-Винсент посмотрел на каменное лицо Кэма, потом на Уэстклиффа:

– Ты не говорил мне, что здесь замешана женщина.

Кэм так быстро вскочил, что стул отлетел в сторону.

– Она не имеет к этому никакого отношения.

– Кто она? – Сент-Винсент не любил, если слухи обходили его стороной.

– Одна из сестер лорда Рамзи. Они живут в соседнем со мной поместье, – ответил Уэстклифф.

– Так, так. Она, видимо, чего-то стоит, Роан, раз вызвала в тебе такие чувства. Расскажи мне о ней. Она блондинка? Или темненькая? С хорошей фигурой?

Промолчать или все отрицать значило бы признать свою слабость. Кэм сел и сказал небрежным тоном:

– Волосы темные. Хорошенькая. Но у нее есть кое-какие, я бы сказал, причуды.

– Причуды? – Глаза Сент-Винсента заблестели. – Как интересно. Продолжай.

– Например, она читала непонятные книги по средневековой философии. Она боится пчел. Когда она нервничает, начинает стучать ногой. – Он мог бы раскрыть и другие, более интимные, качества, такие, как удивительная белизна ее шеи и груди, как тяжесть ее волос в его руке, как сила и вместе с тем уязвимость ее характера, не говоря уже о теле, которое было создано для смертного греха.

Кэм не хотел думать об Амелии. Всякий раз, когда он вспоминал об этой женщине, его охватывало чувство, которого он не знал прежде, – острая боль, такая же ощутимая, как голод. Это чувство лишало его сна. И он не знал, как с этим справиться.

Если бы он мог овладеть ею, утолить этот голод, эту бесконечную боль… Но случись так, что он будет с ней хотя бы раз, он может привязаться к Амелии еще больше.

Кэм Роан заметил, как Сент-Винсент и Уэстклифф обменялись многозначительными взглядами, и сказал:

– Если вы полагаете, что мое решение уйти в табор как-то связано с моей реакцией на мисс Хатауэй… я и сам об этом думал. Но я не идиот. И у меня есть опыт общения с женщинами.

– Это-то мы знаем, – сухо подтвердил Сент-Винсент. – Но когда ты преследовал женщин – или, лучше сказать, когда они преследовали тебя, – ты знал, что все они взаимозаменяемы. Во всяком случае, ты так считал до сих пор. Но если тебя по-настоящему зацепила эта Хатауэй, не кажется ли тебе, что стоит получше ее изучить?

– Нет, что вы. Это приведет лишь к одному.

– К браку, – сказал виконт.

– Да. А это невозможно.

– Почему?

Уже того, что они обсуждали Амелию Хатауэй и тему брака с ней, было достаточно, чтобы смутить Кэма.

– Я не из тех, кто женится…

Сент-Винсент фыркнул.

– Как и всякий нормальный мужчина. Брак – это изобретение женщин.

– Но даже если бы я был склонен к браку, – продолжил Кэм, – я – цыган. Не лучший выбор для нее, мягко говоря.