Тут мэр запнулся, внезапно растерявшись. Ибо дальнейший разговор был дьявольски важен, и от того, насколько он сумеет заронить нужные мысли в головы соратников, может зависеть буквально все.

– Надеюсь, все понимают, что в изоляции мы практически обречены? – наконец высказался он.

Красноречивое молчание было ему ответом. Тут как раз все было понятно.

Казалось бы, ничего особенно ужасного им не грозило. Внутри внезапно возникших непреодолимых границ, где оказалось то ли сорок, то ли шестьдесят, то ли еще больше тысяч жителей, было достаточно земли, чтобы можно было заняться сельским хозяйством. Имелось Новомосковское море с разнообразной съедобной живностью. На крайний случай были пресловутые биореакторы – жратва из них была не слишком съедобной, но голодная смерть им точно не грозила.

Но… по сути, это не имело значения. Ибо весь мирок Зоны был намертво завязан на Большую землю.

Туда отправлялись артефакты в обмен на деньги. Оттуда везли буквально все – от водки и патронов до лекарств и одежды. Оттуда везли снаряжение, без которого добыча артефактов станет невозможной. Да и кому станут нужны артефакты без каналов сбыта на Большой земле? Как поведет себя здешний народ, в массе лихой и безбашенный? Начнет мирно сажать картошку и жевать реакторные дрожжи или решит, что проще жить за счет ближнего?

Да, в конце концов, такая вроде мелочь – рост популяции чупакабр – сдерживается во многом экспортом котят. Ладно верейская Стая, с ней будто бы мир и почти дружба. А другие? Может оказаться так, что для этих умных, сильных зверюг, к тому же с их сверхспособностями, человек покажется не более чем плохо бегающей и довольно сытной добычей? Невеселая перспектива, особенно при неизбежном дефиците патронов. Да и прочие мутанты…

– Я к тому, что нам нужно найти выход из положения как в прямом, так и в переносном смысле. На эту тему имеет что сообщить мой зам… бывший зам, Голышев Борис Михайлович.

Немолодой уже кандидат наук встал с места и подошел к стене, где на кнопках был закреплен большой лист бумаги.

– Итак, коллеги, вот вкратце о ситуации, в которой мы оказались… При анализе ее мы оперировали теорией пространственно-временных аномалий Сахарова-Шульца. Просто потому, что другой теории нет.

Он взял маркер, и на доске сперва появился овал, а затем нечто вроде многоугольника, пересеченного диагоналями.

– Так вот, исходя из нее, пространственно-темпоральный карман представляет собой в плане пространственной стереометрии чечевицеобразную область пространства, локализованную границами искривленного континуума, а в плане топологическом нечто вроде тессеракта или, скорее, бутылки Кляйна. Остается непонятным, правда, и я не стесняюсь в этом признаться, почему над нами обычное, пусть и незнакомое, небо с солнцем и звездами, но это, по сути, не так важно… Согласно этой теории (а если бы она была неверна, то и кармана бы скорее всего не возникло), если человек идет прямо и прямо к границе кармана, то по мере приближения к ней, то есть в зоне тумана, он движется не по прямой, а по глиссаде, и выбирается из него с другой стороны.

Вновь несколько линий перечеркнули картинки.

– Скажу сразу, я не знаю, почему так получается. И никто этого не знает! – воскликнул он, заметив, что Стакан собирается переспросить. – Но важно опять же не это, а другое, то, что, согласно этой теории, стабильность кармана поддерживается энергетическими полями Зоны, а значит, не менее чем в четырех точках, по числу измерений, он имеет сопряжения с нашим миром.

– Это как перевести на нормальный язык? – буркнул Дубина, пережевывая тонкий ломтик ветчины.

– Это значит, что в Барьере есть как минимум четыре разрыва… У меня почти все. Добавлю только, что наша метеостанция, точнее, метеостанция ЦАЯ, ее тут воткнули по программе мониторинга Внешнего Кольца, изучила, как именно изменились воздушные потоки над Зоной. Вывод, в общем, однозначный и оптимистичный – наша Зона не является замкнутой системой, и воздушный баланс непрерывно пополняется.

– Теоретики, – пренебрежительно процедил Дубина.

– Не только теоретики, – покачал головой Борзенков. – Уважаемый… э-э-э… Стакан, ваша очередь высказываться…

– Я, знаете ли, не ученый, – крякнул Стакан и провел ладонью по лысой голове. – Я простой российский десантник. Но правоту товарищей Борзенкова и Голышева подтверждаю.

– И у вас есть доказательства? – изумилась Ложкина.

– Есть, и причем вполне натуральные и даже живые. Правда, пока предъявить не могу, не в том они состоянии. Но если очень охота, можем съездить ко мне.

И продолжил:

– Мы, как вы знаете, все больше по водной фауне и морским артефактам промышляем… Так вот, во время одного из рейдов мы выловили трех вольных бродяг, пытавшихся проскочить к нам через туман. Двух в совершенно измученном состоянии сняли с глиссера, дрейфовавшего из Новомосковского моря с пустыми баками. Крайняя степень истощения. Еще одного отловили в районе Пустых Холмов. Как он туда попал, неизвестно, говорить он не может, только кается и молится, но при нем найден пропуск Калужской спецкомендатуры, выписанный пять дней назад.

И он вытащил пластиковый файл, внутри которого переливался документ на голографированном бланке. Передавая из рук в руки, присутствующие внимательно его изучили. Все верно, пропуск на беспрепятственное перемещение в зоне особого режима. Подпись коменданта – полковник Мыцык Д.Д. И дата – пять, нет, уже шесть дней тому…

– Так извини, Стакан, где твоя территория, а где те Холмы? – между тем подозрительно осведомился Фреза.

– Так получилось, – пожал тот плечами.

– Ну ладно, пропустим, – согласился Фреза. – Осталось выход найти на протяжении каких-то трехсот кэмэ. Тем более что нигде не сказано, что эти ворота не перемещаются туда-сюда. Тухлое дело…

– А вот тут позвольте не согласиться. Дело не такое уж и тухлое.

Борзенков вытащил мобильник и нажал пару клавиш:

– Дракон, я думаю, тебе и твоей спутнице пора подняться к нам…

У окна, вытянув длинные стройные ноги, сидела совершенно современного вида девушка. Синие брючки в обтяжку, футболка, шлепанцы на босу ногу.

На шее и чуть ниже ключицы была видна разноцветная вязь татуировки – то ли непонятные арабески, то ли знаки неведомого языка. Такой же браслет-тату опоясывал оба запястья и уходил вверх, под рукава, – растения, неведомые животные и руны.

Темно-рыжие волосы вполне гармонировали с зеленью глаз, а отсутствие помады и теней не портило лицо.

В общем, в какой-нибудь ночной клуб бывшей Москвы, да хоть и Лондона ее впустили бы без билета.

Она сидела и лениво листала глянцевые журналы, груда которых лежала на столике.

Присутствовавший тут же Зубр расположился в уголке и нет-нет, да на нее и посматривал. Точнее, присматривал. Именно так его попросили: не сторожить, не караулить, не, упаси Зона-матушка, конвоировать или там надзирать. Просто присмотреть, чтобы чужачка чего-нибудь не того не сделала.