Как говорится, чужая душа – потемки.

Впрочем, развязка была не за горами – первый же допрос Германа, как полагали в «Глории», должен был дать ответ, виновен ли Толчев в гибели Марии.

Не дожидаясь ответа на запрос относительно личности Германа Тупицына, задетый за живое Агеев решил по-своему потолковать с чеховским донжуаном и едва ли не с первой электричкой уже был в Чехове. В переполненном автобусе доехал до микрорайона, где жил Тупицын, и уже в половине девятого нажимал пальцем на черную, довольно потертую кнопочку дверного звонка на втором этаже стандартной хрущевки.

Открыла довольно высокая, смуглая женщина пенсионного возраста. Увидела перед собой моложавого мужика и, видимо, чисто машинально застегнула пуговицы старенького халата из цветастой байки. Наверняка мать Германа, решил Филя.

Он уже открыл было рот, однако женщина опередила его с вопросом:

– Вы... вы насчет Геры? – произнесла она, выжидательно всматриваясь в глаза незнакомца в штатском.

Почувствов неладное, Агеев растерялся и только кивнул.

– Вы... вы его нашли?

М-да, все, что угодно, мог ожидать Агеев, еще в электричке проигрывая мысленно предстоящий разговор с Германом, допускал даже вариант, что его самого не окажется дома и придется плести сети с кем-нибудь из его близких, но подобного начала он никак не мог ожидать.

«Вы его нашли?..»

И всплеск страдания, замешанный на крохотном лучике надежды, в глазах его матери. Теперь Агеев уже не сомневался, что перед ним мать Германа.

Надо было срочно перестраивать уже продуманный разговор, и он, работая на интуиции, виновато развел руками:

– Пока что нет, но...

В горле женщины что-то булькнуло, похожее на всхлип, и глаза наполнились слезами:

– Господи, да вы хоть ищете его? Ведь уже две недели... полмесяца прошло, как я оставила вам заявление, а вы...

Она закрыла лицо руками, вздрогнули плечи от горестного всхлипа.

У Агеева появилась минутка, чтобы сориентироваться в ситуации. Уже две недели, как неизвестно куда исчез любовник Марии? А возможно, что и больше, еще неизвестно, на какой день исчезновения мать спохватилась сына, однако как бы там ни было, но исчез он вскоре или сразу же после кровавого кошмара на Большом Каретном, а это значило...

Вариантов было три.

Первый и наиболее приемлемый. Когда Герман рванул из дома, он еще не знал, что уголовное дело по факту убийства Марии Толчевой прикрыто, и, испугавшись, что на него, как на любовника Марии, рано или поздно, но все-таки выйдет Московский уголовный розыск, решил замести следы. Мол, я – не я, и лошадь не моя.

Второй вариант, тоже вполне приемлемый. Мужик испугался, что его, родного, как свидетеля преступления, может хватиться в конце концов все тот же Толстопятов, и решил на время исчезнуть из родных пенатов. Как говорится, от греха подальше. Видимо надеясь в душе, что этому мяснику не так уж и долго осталось топтать московский асфальт.

И третий вариант... Правда, о нем даже думать не хотелось.

– Простите, как вас зовут? – негромко произнес Агеев.

– Анна Васильевна, – глухим голосом отозвалась мать Германа, ладонью вытирая слезы и отступая в глубину тускло освещенного коридорчика. – Может, на кухне поговорим, а то?..

И она кивнула на обитую дешевым дерматином дверь квартиры напротив.

– Эти соседи... Тут сын пропал, а они только рады этому да сплетни разносят по дому.

Агеев промолчал на этот всплеск эмоций, однако про себя подумал, что, видимо, есть о чем почесать языками соседям, коли не успокоились даже в такой момент.

Когда прошли на кухню, Анна Васильевна предложила Агееву стул у накрытого цветастой скатеркой стола, а сама осталась стоять, со скорбным видом ожидая не очень-то обнадеживающих новостей. В этом, видимо, она уже не сомневалась.

– Анна Васильевна, – негромко произнес Агеев, – я, конечно, вам искренне сочувствую и понимаю ваше состояние, но поверьте – все образуется, и Герман Валентинович снова будет пить чай на этой кухне.

– Дай-то Бог, – скорбно отозвалась мать Германа, и в ее глазах промелькнул лучик надежды. Видимо, ничего подобного в своем родном отделении милиции она не слыхала.

– Да, вот что еще! – спохватился Агеев. – Поиск вашего сына расширен уже и на Москву, так что этим делом занимается не только ваша милиция.

Агеев врал и не врал одновременно.

– Так вы что... разве не?.. – В глазах женщины застыл немой вопрос.

Агеев достал из кармана довольно внушительное внешне удостоверение.

– Нет, я не из милиции, – подтвердил ее догадку Агеев. – И даже не из вашего Чехова. Московское агентство «Глория». Весьма солидное и авторитетное учреждение, услугами которого пользуются иной раз и уголовный розыск, и прокуратура.

И опять же он не врал.

– Но ведь это, наверное, стоит больших денег? – засомневалась в своей платежеспособности хозяйка квартиры. – А у меня...

– Боже упаси! – воскликнул Агеев. – Какие деньги?! Об этом даже вопроса не стоит. Единственное, что мне от вас нужно, так это услышать, как, когда и при каких обстоятельствах пропал ваш сын.

– Но ведь я уже... в милиции...

– Я хотел бы услышать все это от вас лично.

– Да, конечно... – кивнула Анна Васильевна, опускаясь на стул по другую сторону стола. Какое-то время молчала, видимо возвращаясь мысленно в тот страшный для нее день, подняла глаза на гостя. – Я, конечно, точное время не могу припомнить, но Гера уже дома был...

Когда она закончила свой рассказ, время от времени вздыхая и тупо разглядывая выложенные на столешницу натруженные руки, Агеев спросил:

– Надеюсь, у вас есть его фотография?

– Да, конечно, – кивнула она. – Гера любил фотографироваться.

– А вы не могли бы дать мне одну из них. Там, где он крупным планом.

– Да, конечно. – И тут же с откровенной тревогой в голосе: – А зачем она вам?

Агеев пожал плечами:

– Ну а как же мы будем пускать его в розыск, если не знаем: каков он из себя. – И чуть помолчав: – Да вы не волнуйтесь, я верну ее вам сразу же, как только пересниму.

– Да я, в общем-то...

Мать Германа поднялась со стула и вышла из кухни. Не прошло и двух минут, как она вернулась с альбомом в руках. Аккуратно положила его на стол, предварительно смахнув со скатерки какие-то крошки, и, прежде чем открыть его, погладила ладонью по глянцевой обложке. Чувствовалось, что этот роскошный альбом для нее не просто архивная память.

...Агеев переворачивал осторожно тяжелые листы с фотографиями, и почти с каждой из них на него смотрел действительно красивый, смуглый лицом парень, с ямочкой на подбородке и бесоватой хитринкой в глазах. М-да, такой самец не мог не нравиться бабам. Причем всех возрастов и сословий.