его свернуть, — устала произнесла я. — Это общественный проект по разоблачению махинаций в сфере строительства дорог в городе.

— Дальше! Как ты во все это вляпалась, — требовательно сказал он, а я напряглась.

— Саша! — вернул меня на эту землю его голос. — Я с тобой! И я… за тебя.

— В общем, это идея родилась у меня этой весной…

— Все-таки это твоя идея! — вырвалось у Владислава. — Кто бы сомневался!

Я пропустила его реплику мимо ушей, да и к тому же она была больше риторической.

— Основная мысль была в том, что не там чисто, где метут, а там, где не мусорят. Все-таки, по большей части, это было творение рук человека, поэтому была идея взяться за человеческое сознание, поменять его. Тогда и началась эта масштабная акция, вернее, сначала она масштабной не была, так, местного значения, как-то подхватила молодежь на форумах и в соцсетях. Сначала организовали субботники, нынче модные флешмобы «детские площадки — детям!», устраивая речевки собачникам, которые гуляли на детских площадках и полупьяным компаниях, даже деревья и кусты сажали весной. Потом в мэрию обратились с просьбой установить больше урн, выделить средства на те же деревья и на мероприятия по облагораживанию внешнего вида, ну там — тротуары заасфальтировать, бордюры, газоны, клумбы. Вот, а дело, по которому сейчас возник вопрос — думаю, это связано с проектом, на который якобы сорок миллионов потратили. Мы представили заключение, что это могло обойтись максимум в двадцать — двадцать пять миллионов с предоставлением смет о рыночной стоимости работ и поисками контор, которые участвовали в тендере, они были левыми. Отправили в прокуратуру все документы. Тишина. Тогда мы выгрузили все документы на сайт и назвали этот проект Бойскаутом.

— Все это очень серьезно, — мрачно сказал Владислав. — Здесь ты в безопасности не будешь. Собери документы и самые необходимые вещи. Ты поедешь со мной.

Ошарашенная, я тем не менее собралась за пять минут. Уже сидя в машине, Владислав пояснил:

— Ты должна отказаться от всего этого: Бойскаута, прокуратуры, общественных слушаний и что там еще.

— Но я не могу, — почти прошептала я. — Вы понимаете, что это не просто я, за мной люди, такие же, которых убедила и заинтересовала тоже я, которые поверили и пошли, которые на субботнике вместе со мной, деньги собирали, деревья сажали, — и я повторила вновь больше для себя. — Которые поверили и пошли…

— Саша, ты понимаешь, что там дальше… там может ничего не быть?

— Почему ничего? Я просто человек, а есть и другие!

— А других после твоего примера может просто сдуть…

— Ну, хорошо, а если находящемуся в прокуратуре делу после общественного резонанса дадут ход, то говорить, что это мы просто пошутили? Но тогда мне тоже светит статья, если мне не изменяет память. К тому же нападение на меня доказывает только одно, мы движемся в правильном направлении.

«Дэн!

Я позвонила и узнала подробности нападения и на него.

— Ну? — требовательно спросил Владислав, когда я положила трубку. — Что за Дэн?

— Администратор сайта. На него тоже напали. Но тощий доходяга-сенбернар, с которым Дэн везде ходит, как оказалось, зверь «ого-го»!

Глава 14. Выход

В номере Владислав открыл мини бар и достал оттуда пачку сигарет. Быстро распечатал, обертки по пути следования летели на пол, закурил и ушел на балкон, по которому он нервно ходил из стороны в сторону. За все время, что я его знала, ни разу не видела, чтобы он курил.

Я опустилась на пол и, прислонившись спиной к стене, наблюдала, как его силуэт с огоньком в руках нервно чеканил шаг по балкону.

Большой ворс на ковре. Я протягиваю руки и пропускаю его сквозь пальцы. Больше ничего нет, только темнота.

Она обступает со всех сторон и давит. Становится трудно дышать.

Я как будто в толще воды.

Я погружаюсь все ниже и ниже, становится все темнее и холоднее.

По телу проходит дрожь, я перестаю чувствовать руки и ноги.

— Саша, нужно поговорить, — в комнате в шлейфе сигаретного дыма появился Владислав.

Я обхватываю ноги руками, пытаясь унять дрожь.

— Саша-а-а, — эхо проникает сквозь толщу воды. — Ты меня слышишь? Саша! — Владислав опустился рядом со мной и стал растирать мои плечи и руки. — Это у тебя проявляется стресс, давай в душ.

Струи воды бьют в лицо, в лоб, в глаза. Наполняют теплом. Я вдыхаю полной грудью и плыву. Плыву вверх, туда навстречу лучам солнца, прорезывающим воду. Я выныриваю и лежу на поверхности воды, изображая морскую звезду как в детстве. Так же тепло и светло, как тогда. Я готова лежать так вечно.

— Сашка, уже пора выходить, — выдергивает меня с поверхности воды его голос.

Обнаруживаю, что как была в одежде, так в футболке и джинсах и сидела под душем в ванне, рядом с которой присел Владислав.

— Ну-у-у, еще пару минуточек, — жалобно прошу я, опять запрокидывая голову.

— Ну-у-у, на фоне двадцати минуточек пара совершенно не заметна.

Слова Владислава возвращают меня на землю, я выключаю воду.

— Некогда было разбираться с одеждой, — поясняет он, когда я стягиваю с себя сырую футболку. — Кидай в раковину, разберусь, халат на крючке, я следом, — Владислав хоть и снял предусмотрительно футболку, но джинсы его стали сырыми.

— Надеюсь, телефона в кармане не было.

— Ну, если к тебе вернулось чувство юмора, значит, жить будешь.

В темной-темной комнате так манит к себе окно. Движущая вода и горящий огонь, на которые якобы можно смотреть вечно, были популярны в эпоху становления крылатых фраз именно потому, что тогда не существовало крупных городов, состоящих из жизни сотни тысяч и миллионов людей, каждый из которых живет своей жизнью. И все эти машины, куда-то едущие, люди спешащие, жильцы в домах напротив — склонившаяся спина над плитой, одинокий силуэт, облокотившийся на ограждение балкона, экран телевизора — за всем за этим тоже можно наблюдать вечно. Каждый из людей живет своей жизнью, а город живет жизнью миллионов людей и никогда даже на мгновение не засыпает полностью.

— Саш? Эй, ты в порядке? Нам надо поговорить…

Он тоже в белом махровом халате. Мокрые взлохмаченные волосы. Так удобно зацепиться за лацканы халата, если хочешь чуточку подтянуться вверх…

Какие у него теплые губы и забавные капельки воды. Они быстро исчезают. Губы становятся теплее, тепло — это жизнь. У меня до сих в руках лацканы его халата, к черту бесчувственную ткань, в ней нет жизни, она только разделяет тепло с теплом. Владислав пытался сдержать мой натиск, удерживая за руки:

— Стой! Нам