Однако новая мода не дает никаких преимуществ красному цвету. Век Просвещения — время победного шествия синего, но отнюдь не красного. Именно в XVIII веке синий, который так давно соперничал с красным, что зачастую даже воспринимался как его антагонист, становится любимым цветом европейцев. И остается им по сю пору, намного опережая все прочие цвета. В том числе и красный, который в настоящее время, согласно опросам общественного мнения, уступает в популярности не только синему, но и зеленому[207]. XVIII век станет отправной точкой медленного, но необратимого упадка красного. Во всяком случае, в обществах Западной Европы.

На границах красного: розовый

При всем при том красный, наряду с другими цветами, выигрывает от растущих успехов науки и техники. С недавних пор физика Ньютона позволяет измерять цвет, химия пигментов и красителей — создавать и воспроизводить его в любых оттенках, а лексика постоянно обогащается словами, позволяющими со все большей точностью определить любые его нюансы, и постепенно он утрачивает свою загадочность. Его взаимоотношения не только с художниками и учеными, но также с философами, ремесленниками и даже с простыми смертными, мало-помалу становятся другими, меняются позиции, меняются взгляды, меняются запросы. Ожесточенные споры по некоторым проблемам цвета — в области морали, символики, геральдики, — длящиеся уже несколько веков, понемногу начинают стихать. На передний план выходят новые заботы, новые интересы. Так, среди ученых и художников распространяется увлечение колориметрией. Появляются и множатся всевозможные хроматические таблицы, схемы и шкалы нюансов, по которым можно изучать законы, меры и нормы, которые управляют цветом; ими пользуются для занятий живописью, для окрашивания, для оформления интерьеров или просто для того, чтобы рассматривать их и мечтать[208].

В альбомах представлены и различные нюансы красного. Один из этих нюансов, до сих пор остававшийся практически незаметным, теперь привлекает к себе все больше внимания, приобретает новый статус, получает собственное, весьма удачное название, а вместе с ним и право на независимое существование: розовый. Скоро мы расскажем о его триумфальном шествии по Европе в век Просвещения, в эпоху мадам де Помпадур, но сначала нам стоит вернуться назад и проследить за тем, как он возник из мрака безвестности.

Начиная с древнеримских времен красный цвет стал дробиться на множество оттенков, которым лексика старалась подобрать названия и которые пытались воспроизвести художники. При Плинии Старшем римляне уже различали полтора десятка нюансов на порфировых колоннах и на тканях, окрашенных пурпуром, притом что они могли выделить лишь два или три оттенка зеленого и чуть больше оттенков синего[209]. С течением времени несколько нюансов красного приобрели некоторую независимость. Прежде всего рыжий, который в Средние века соединил в себе все негативные аспекты красного и желтого; мы уже говорили об этом. Затем фиолетовый, который долго считался смесью синего и черного, и только на заре Нового времени, перед тем как Ньютон открыл спектр, был признан смесью синего и красного. От своей прежней позиции — между синим и черным — фиолетовый частично сохранил функцию "заменителя" черного, и в наши дни выполняет ее в двух областях жизни: в католической литургии (в периоды поста и покаяния, а иногда и на заупокойной мессе и на Страстную пятницу), а также в качестве официальной траурной одежды (в основном как полутраур). И наконец, еще один оттенок, розовый, которому лексика очень долго не могла подобрать название, а ученые — предоставить подобающее место на цветовой шкале. В древнегреческом и латинском языках нет определения для розового, хотя и греки, и римляне, как, впрочем, и все народы Древнего Востока, несомненно, наблюдали его в природе: ведь им приходилось видеть и цветы, и скалы, и небо на рассвете или на закате. Если верить поэтам, древние даже любили этот цвет. Но они не умели ни определить его, ни тем более дать ему название. Какое место должен был занимать розовый на античной цветовой шкале? Между белым и желтым? Между белым и красным? Конечно, существует латинское прилагательное roseus, производное от названия цветка (rosa), но оно только вводит нас в заблуждение: это слово означает вовсе не розовый, а "ярко-красный", "алый", "очень красивый красный". Оно часто употребляется для обозначения румян, которыми пользуются женщины, и тканей, окрашенных кермесом (coccum[210]). Гомер в своем знаменитом эпитете богини зари — "розоперстая Эос" — также имеет в виду не розу и не знакомый нам розовый цвет, а лишь великолепные багряные отсветы, которые отбрасывает иногда восходящее солнце[211]. К тому же, раз уже речь зашла о розах, в эпоху Античности они никогда не были розовыми, а почти всегда красными или белыми, либо в редких случаях желтыми[212].

Итак, ни в природе, ни в живописи, ни в красильном деле античный розовый не имеет собственного, соответствующего ему хроматического определения. Более или менее подходящим для этого латинским словом могло бы быть pallidus (бледный), но термин этот не отличается точностью, к тому же он полисемичный[213].

Средневековье, предпочитавшее яркие, сочные краски, не привносит в этом плане ничего нового и по-прежнему не знает, как определить розовый цвет. Этот оттенок можно увидеть не только в природе, но и на окрашенных тканях, но жителям средневековой Европы он нравится куда меньше, чем древним римлянам, и им как-то не приходит в голову подобрать ему имя. В средневековой латыни, как и в классической, слово roseus и его вариант rosaceus означают "алый" и используются при описании щек, губ или румян. Правда, в старофранцузском и среднефранцузском есть слово rose (или rosй), но употребляется оно крайне редко. Иногда его используют, чтобы описать цвет луны, или светлый тон ткани либо изделия из кожи, или шерсть животного. И означает оно скорее "бледный", "бежевый" или "желтоватый", чем розовый[214].