Весь день и вечер мы провели вместе. На службе мы сидели в четвертом ряду; первый принадлежал Мидлштейнам. С одной стороны от прохода разместились Эди со спутником — китайцем, чьего имени мы не знали, счастливые родители — Рашель и Бенни и сами близнецы. С другой — тетя Робин и ее славный парень по имени Дэниел, Ричард с подругой, которую нам тоже не представили. Ее британский акцент мы слышали даже через два ряда и не могли поверить, что это правда (хотя потом все так и оказалось). Рядом с ними — мать и отец Рашели, прямые, как стрелы, и хладнокровные, точно рыбы. Дальше осталось несколько пустых мест, будто гости решили, что там уже хватит народа. Следующие два ряда заполнили незнакомые люди, в основном — дети, а некоторые, как мы догадались, были не из нашего пригорода. Еще мы заметили Карли. Как ее не заметить? Она такая шикарная, даже в свои шестьдесят! Пришли друзья Бенни и Рашели. Пожалуй, мы могли бы сесть ближе, потеснив незнакомцев, но мы уже насиделись в первых рядах. Иногда лучше остаться в стороне — посмотреть, послушать, узнать что-нибудь новое.

Брат и сестра отлично пропели Гафторы. На высокой ноте мальчик дал петуха, и все чуть не рассмеялись. Темноволосая, сердитая, уже грудастенькая красавица Эмили загадочно улыбалась. Мы надеялись, что причина — в торжественности момента, но, скорее всего, так проявлялся в ней бабушкин характер. (Всем нам иногда случалось побаиваться Эди. Напугать она умела.) Эмили отбарабанила свой отрывок, словно хотела добавить восклицательные знаки всюду, где они не нужны. Никто из нас не мог разобрать, что она поет, но все видели, как ей не терпится закончить. Мы желали родителям удачи с этой девчонкой, она еще доставит им хлопот.

Мы вместе отправились на праздник в новый «Хилтон». Его построили два года назад, и мы сто раз проезжали мимо по дороге в оздоровительный центр, но бывать внутри пока не доводилось — у нас у всех есть дома, зачем спать где-то еще? Поэтому мы очень обрадовались, получив приглашения. Ого, сказали мы, «Хилтон»! О нем хорошо отзывались. Многие устраивали там бар-мицвы и свадьбы. Нас, правда, не звали — мы уже достаточно состарились, чтобы про нас начали забывать, хотя еще не достигли возраста, когда вокруг начинают удивляться, что ты до сих пор жив.

Конечно же, нас восьмерых посадили вместе. Мы даже не вчитывались в карточки, которые взяли у входа в зал. Они лежали на столике, украшенном композицией из обуви: блестящими чечеточными ботинками, розовыми атласными пуантами, огненно-красными башмачками для фламенко и парой туфель «Капецио» с шершавой подошвой. По бокам стояли ростовые фотографии Джоша и Эмили в костюмах танцоров, а на стене между ними висела надпись: «Да, мы умеем танцевать!» Разве не очаровательно? Шоу почти с таким же названием шло по телевизору. Некоторые из нас иногда смотрели его перед сном, а кто-то находил занятие и получше. Зачем забивать себе голову хламом, когда есть книги? Мы неодобрительно покивали друг другу, а некоторые при этом тихонько пожали руку жены или мужа.

Банкетный зал был просто великолепен. Огромные окна выходили в сад с аккуратно подстриженными розовыми кустами и шпалерой на заднем плане. Вдалеке сквозь решетку виднелось шоссе. Атриум в центре сверкал огоньками гирлянд. Каждый столик посвятили особой теме. Хип-хоп! Бродвей! Болливуд, сальса, крамп[21](хотя крампа мы никогда не понимали). Нам достался столик номер восемь — вальс. Наверное, на нем свежие идеи закончились, потому что, кроме двух пар туфелек на высоком каблуке и коробки венского печенья, тут ничего не было. Один из мужчин сел первым, открыл коробку и предложил нам печенье, но все отказались. Только не перед едой.

Мы помолчали. На столе, усыпанном сверкающими звездочками, горели чайные свечи. Очень романтично, и все-таки что-то не так. Нам всем пришла в голову одна мысль: не лучше ли убрать туфли? Очень неаппетитные. Если мы их спрячем, пожалуй, никто и не заметит. Две женщины переглянулись, и туфли вдруг исчезли — их спрятали под стол.

Остальные гости расселись по местам, и мы снова обратили внимание, как все изменилось в семье Мидлштейнов. Традиционный главный стол не поставили, дети сидели с одноклассниками, Рашель и Бенни — с ее родителями и Эди. Китаец куда-то подевался. За другим столом расположились мрачноватая Робин, ее отец и Дэниел, который увлеченно болтал с англичанкой. Та казалась растерянной и даже немного возмущенной, хотя по-прежнему крепко держала Ричарда за руку. Мы заняли отличную позицию, однако не отказались бы превратиться в мух и полетать между Эди и ее мужем.

Мы подумали, не стоит ли подойти, — но к какому из двух столов? Если пара расходилась, мы никогда не принимали чью-то сторону. Мы по-прежнему здоровались с Ричардом в оздоровительном центре, мы общались с Эди, которая вела себя все так же непредсказуемо — то была вежливой и внимательной, то едва нас замечала. Мы всегда радовались встрече, жаль только, Эди давно от всех отдалилась. На своем веку мы повидали немало разводов — расставались наши ровесники, дети, братья и сестры, однако мы думали, что после определенного возраста люди остаются вместе до конца. Когда Ричард бросил жену — больную жену, вот что главное, — мы не знали, как к этому относиться. Все понимали: Эди — человек сложный, но все-таки есть за что ее любить. Неужели Ричард решил, что неписаные правила к нему не относятся? Кто же он? Смельчак в погоне за счастьем? Или трус, который не стал бороться за здоровье жены и сбежал? А может, просто бездушный человек?

Неужели мы совсем не знали эту пару?

С радостью сообщаем, что ужин удался. Семга была просто пальчики оближешь — мы, конечно же, выбрали не курицу, а семгу, потому что:

а) знали, что курицу щедро польют сливочным соусом и б) в современном рационе не хватает кислот омега-3. Нам подали превосходное совиньон блан, и женщины выпили по три бокала, переложив туда кубики льда из стаканов с водой. Мужчины, кроме тех двух, кого мы назначили водителями, целый вечер подливали себе «Хайнекен».

По крайней мере, двое из Мидлштейнов угощались наравне с нами. Робин положила голову на плечо своего парня и прикрыла глаза. А еще мы определенно видели, как от стола, за которым сидела Эди, в сторону Ричарда пролетел хлебный рулетик, но не попал и стукнулся о спинку его стула. Немного погодя спутница Мидлштейна, к нашему разочарованию, довольно-таки спокойно удалилась, чмокнув его в щеку. Мы все заметили, что она хорошенькая и младше Ричарда по меньшей мере лет на пять. Мы слышали, как в туалете она предлагала кому-то жевательную резинку. Эта женщина определенно родилась в Англии или провела там какое-то время. Жаль, что нас так с ней и не познакомили, потому что явно не принимали в расчет. Эди улыбнулась, глядя ей вслед, потом заметила, что мы смотрим, и начала подниматься. Бенни помог ей встать, и она направилась к нашему столику — медленно и все же с удивительной легкостью, учитывая вес и, конечно же, операции.

Надо признать, наша Эди сегодня была королевой, даже при том, что так сильно болела. Пока мы не виделись, она прибавила еще фунтов двадцать. Сколько же в ней сейчас? Триста? Или триста пятьдесят? Ее желтовато-серая кожа приобрела синюшный оттенок, но крашеные, черные как смоль кудри блестели, а вечернее платье сливового цвета искрилось золотой нитью. Украшения тоже были великолепны, особенно — длинное плетеное ожерелье с множеством подвесок, которое колыхалось у нее на груди. Эди остановилась, возвышаясь над нами. Не иначе, божественная сила (а может, и дьявольская) помогала ей весь вечер держаться молодцом.