— Друзья мои, — сказала Эди.

Милая! Мы предложили ей сесть, но она отказалась и только оперлась на спинку стула Бобби Гродштейна.

— Простите, что не подошла раньше. Сегодня такая суматоха.

— Ты красавица. Как здоровье?

— Да что это мы все обо мне. Какие у меня внуки! Правда?

— Ах, как тебе с ними повезло!

— Это точно.

— В самом деле, Эди, как ты себя чувствуешь?

— На вершине мира! — Она широко расставила руки и пошатнулась.

Эл Вейнман — он по-прежнему был в хорошей форме — вскочил и поддержал ее.

— Все в порядке. Просто разволновалась.

Мы спросили:

— Почему ты не сядешь? — И подумали: «Как стыдно, что муж не подошел ей помочь».

Наконец Эди села, и мы успокоились.

— Дети сейчас вам станцуют, — сказала она, подвигав руками. — Встряхнут всех немного. Эй, а вы догадались, какая у вас тема?

— Да, вальс. Старый танец для старых развалин.

Эди расхохоталась так, что гости начали оборачиваться, но у нее был такой прекрасный смех. Как же мы любили его! Как мы любили Эди, пусть она иногда нас пугала. Она многое принимала близко к сердцу, и если уж загоралась, то по-настоящему. Она возила нас по врачам, писала милые поздравления, когда женились наши дети, покупала продукты, когда мы сидели шиву́[22]по родителям. Это Эди убедила нас попробовать суси и пожертвовать деньги в фонд планирования семьи, хотя никто из нас, конечно же, никогда не делал абортов. Когда Эди чем-то увлекалась, ее было не остановить. Когда ее одолевала тоска — а в последнее время грустила она постоянно, — Эди не делала ничего, только ела.

— Туфли под столом, — шепнули мы ей. — Мы не хотели на них смотреть за ужином.

Эди расхохоталась еще громче.

— Как хорошо, что вы пришли, мои дорогие.

Широкая улыбка, очаровательный смех. Трудно поверить, что она годами себя убивала.

Лампы несколько раз мигнули, голоса зашумели и постепенно стихли. Эди поднялась, послала нам всем воздушный поцелуй и заковыляла к своему столику. В углу возле диджейской будки стояло возвышение с четырнадцатью свечами. Время зажечь их еще не пришло, было рано и для десерта, не говоря о том, чтобы ехать по домам, а вино и «Хайнекен» уже ударили нам в головы. Оставалось только сидеть и ждать, когда Эмили и Джош начнут свой танец.

Свет погас, динамики загудели, отбивая ритм, и вдруг на пол упал яркий луч прожектора. Боже, откуда здесь прожектор? Да в этом «Хилтоне» есть все!.. На сцену вышли Джош и Эмили в толстовках с капюшонами, широченных джинсах и высоких кроссовках. Заиграла песня, которая в эти дни звучала отовсюду. Ее слышали все мы — по крайней мере, те, кто смотрел телевизор, еще был весел, бодр и старался сохранить молодость хотя бы в душе. «Я чувствую, что сегодня будет прекрасный вечер». И тут Джош и Эмили начали танцевать! Они вскидывали руки, подскакивали, скрещивали ноги, выгибались, двигаясь почти синхронно, а потом взялись за руки и дружно подпрыгнули. Все в зале начали аплодировать, подбадривая их криками, а громче всех — Эди. «Мазаль тов! — крикнул диджей, и его голос стал электронным. — Лехаим!» «Лехаим! За жизнь!» — подхватили гости. Близнецы побежали по залу, хлопая поднятыми руками. И тут все — молодые и старики — дружно встали и тоже захлопали. Вряд ли их так расшевелила музыка. Скорее уж это Эмили и Джош заразили всех своей радостью, хотя мелодия, надо сказать, была привязчивая.

С потолка одновременно упали, разворачиваясь, три экрана. В этом «Хилтоне» просто неистощимый запас чудес!.. Появилась заставка шоу «Так значит, ты умеешь танцевать?», однако надпись гласила: «Так значит, ты умеешь танцевать хору?» Гости от души посмеялись шутке, но смех быстро сменился вздохами восхищения: на экранах появились фотографии близнецов, совсем еще крошек, потом снимки молодых родителей — Рашели и Бенни. Мы и позабыли, как скоропалительно они поженились — им тогда было всего-то по двадцать одному году. Дальше показали фотографию счастливой Робин. Поднимая заздравный бокал, она держала на руках малышку Эмили, которая выросла очень похожей на тетю. По крайней мере характером. Затем на экранах мелькнули гордые бабушки и дедушки, и зал на секунду притих, увидев с близнецами Эди и Ричарда. Эди уже тогда была полновата, но все же полегче на добрых сто фунтов. Совсем другое лицо — улыбка, ясные глаза, в них — душа. И подбородок очерчен лучше, и щеки не обвисли. Она еще не потеряла себя, все узнали прежнюю Эди — настоящую или хотя бы такую, какой мы ее считали. Куда же она исчезла? Куда пропала наша пятая пара — Эди и Ричард? Мы не могли взглянуть на Эди, сидевшую в зале. Мы боялись даже представить, что наши мужья или жены когда-нибудь будут такими, как она — перестанут заботиться о себе, или такими, как Ричард — перестанут заботиться о нас. В голову закрались мысли о горе и смерти, и от этого стало не по себе.

Мы замахали официанту и срочно потребовали еще пива и вина. Фотография растаяла, и мы увидели Эмили и Джоша в ванне, Эмили и Джоша — первоклассников, Эмили-балерину и Джоша-теннисиста, всю их жизнь — костюмы на Хеллоуин, милые рожицы, брекеты, мороженое, каникулы, ветрянку, школьные игры, пухлые щеки, стройные фигурки, короткие стрижки и длинные волосы. Дети росли, становились все выше. Тринадцать лет, а сколько еще впереди. Ах, эти личики!.. Экраны погасли, и мы захлопали, промокая глаза салфетками. Ведь наши внуки были такими же.

Перед зажжением свечей устроили перерыв, и мы решили еще угоститься. Какой тут лед, пили прямо из бутылок. Мы смотрели на часы, думали о делах на завтра, о том, как погуляем на солнышке, позвоним детям. Некоторые из них жили в других штатах, и мы ужасно скучали по внукам. На празднике мы провели всего два часа, но казалось, что время уже позднее.

Мы даже не заметили, как к нам присоединилась Карли — знаменитая Карли, которая работала в Белом доме и дружила с Мишель Обамой. (Все гости знали об этом благодаря фотографии, опубликованной на первой странице «Трибьюн» за месяц до выборов. На ней две женщины сидели за ланчем, наклонившись друг к другу, и понимающе улыбались. Однажды субботним утром мы все удивленно глазели на этот снимок, гадая, какой секрет жизни раскрыла Карли и почему его не раскрыли мы.) Ее кожа сияла — может, она была и слишком гладкой, но все равно лучше, чем у нас. Карли выглядела безупречно, а ее драгоценности, несомненно, затмили украшения всех других гостей. Она ослепляла и одновременно притягивала взгляд.

Карли подождала, пока ее не пригласят сесть — по старой привычке, ведь сесть ее приглашали всю жизнь.

— Леди, — сказала она, — и джентльмены.

— Карли!

— Нам нужно поговорить.

— Неужели?