— Он имеет полное право тут находиться, — ответила сноха, и Ричард понял, что разговор окончен.

Это все-таки ее дом. Тут уж не поспоришь. Хозяйка — Рашель, она и командует парадом.

Робин вылетела из кухни, хлопнув дверью. Люди отвернулись. Не надо смотреть на бедную девочку. Она потеряла мать. Робин выбежала на улицу, но вскоре появилась на заднем дворе. В окно было видно, как она плюхнулась в раскладное кресло у бассейна. К ней подошел Бенни и закурил. Брат с сестрой поставили кресла спиной к дому и сели, передавая друг другу сигарету с травой.

Ричард все стоял у двери и никак не мог сдвинуться с места. Из кухни выглянула сноха, увидела его.

— Простите, — сказала она.

— За что? — спросил он. — Ты ничего такого не сделала.

— За то, что мы подняли крик.

Рашель пожала худенькими плечами. На первый взгляд она была не так уж сильна, чтобы сладить с его дочерью, но Ричард видел — в своей вселенной сноха правит железной рукой. В другие дни она и внимания не обратила бы на истерику и запросы Робин: может, Рашель и хрупкая принцесса, но та — всего лишь младшая сестра. Сегодня же эта женщина восстановила порядок, хоть на малую толику, от имени Мидлштейна. Он этого никогда не забудет.

Сноха рассеянно оглядела столы, уставленные полными тарелками.

— И куда нам столько?

— Съедим, — ответил Ричард.

Он хотел сказать что-нибудь смешное о евреях и еде, евреях и похоронах, евреях и евреях, но в голову ничего не приходило.

Рашель прошлась по комнате и остановилась перед блюдом, на котором Джош выложил веселое лицо. Нахмурившись, она с подозрением взглянула на Мидлштейна.

— Это не я, — сказал он.

Сноха сдвинула печенья в кучку, убрала сверху несколько, наконец, взяла блюдо и, лавируя между людьми, вышла. Появилась она уже за окном, у бассейна. Протянула мужу и Робин блюдо с печеньем, взяла одно себе и стала есть, отламывая по кусочку. Помедлила, облизала губы. Подошел Дэнни, взял еще два кресла: для себя и для Рашели. Они сели и скрылись за высокими спинками.

Что оставалось делать Мидлштейну? Все его близкие сбежали. Пора было уходить. Ричард уже принес дань уважения, и теперь, что бы он там ни чувствовал, это касалось его одного. А еще он хотел снять костюм. И сжечь его.

Ричард пробрался сквозь толпу, кивая всем, с кем встречался взглядом. На крыльце подумал: не попрощаться ли с детьми? Нет, не стоит. Солнце пригревало. Мидлштейн чувствовал себя так, будто собственная кожа стала ему мала. Он расстегнул пуговицу на брюках и с облегчением выдохнул. Поблизости кто-то шмыгнул носом — у почтового ящика, под дубом, плакала Эмили. Мидлштейн снова втянул живот, застегнулся и подошел к ней. Когда его внучка была спокойной, она становилась похожей на Бенни. Наряжаясь, она выглядела как мать. Злая Эмили напоминала Робин и свою бабушку Эди. Умом и чувством юмора она тоже пошла в них. Что же в ней есть от него?

Эмили сидела под деревом и рыдала по бабушке. Ричарду тоже захотелось плакать. Он подошел к внучке, обнял, крепко прижал к себе. И так они стали близки. Разве не странно? Никто и представить не мог, что такое возможно. Никто и не догадался бы, что у них столько общего, кроме родства. Но они были близки до конца.

В работе мне оказала неоценимую помощь невероятно интересная и подробная книга Ирвина Катлера «Евреи Чикаго: из штетла в пригород». Я благодарна доктору Бенджамину Лернеру, который был очень внимателен и щедр на комментарии, консультируя меня по вопросам сосудистой хирургии и проблем американцев с избыточным весом. Лиза Энг посвятила меня в тонкости китайской кухни, если бы не она, я так и не узнала бы о чудесных свойствах тмина и корицы.

Автору нельзя пожелать лучшего читателя, чем Кейт Кристенсен. Источником вдохновения стали для меня беседы с Венди МакКлюр. Я благодарю Рози Шаап, Стефана Блока и Мору Джонстон за любовь, поддержку и диваны, на которые можно рухнуть без сил. Моего агента Дуга Стюарта, наверное, пора назвать святым, а мой редактор Хелен Этсма — неиссякаемый источник энергии и прекрасная женщина. И наконец я хочу сказать огромное спасибо «Ворд Бруклин», лучшему книжному магазину на свете.