— К сожалению, у них защита от магии. Так считает Карл-Антон, хотя мне кажется, это не защита, а… нечувствительность.

— Это… как?

Я ответил нехотя:

— Есть люди с музыкальным слухом, а есть те, кому медведь на ухо наступил, а потом еще и по морде потоптался… Чувствительных музыка заставляет плакать или смеяться, а нечувствительные слышат только звон тетивы да хрюканье труб. Так и с магией. Ну тупые они, тупые!

Она посмотрела на меня несколько странно, но сдержалась, хотя вижу, хотела ядовито напомнить и о моей странной нечувствительности к магии.

— И в чем ваш план?

— Какой план? — переспросил я с тоской. — Как дурак, смотрю на них и не знаю, с какого конца! Сам еще могу напасть на одного… нет-нет, не со сверкающим мечом в руках и горящим доблестью взором на лице… я не настолько хорош, признаюсь без всякого стыда… но могу попробовать стрелами. Есть у меня еще молот…

— А твой конь унесет от неприятностей, — добавила она.

— Вот-вот, — согласился я. — Если, конечно, тоже не шарахнут чем-то дистанционным. Тогда и конь… что конь? Как и Бобик. Но в любом случае я один не смогу остановить все это!.. Их слишком много, а этот корабль, что больше городов Штайнфурта, Войсу и еще десятка таких же вместе взятых. Он может вместить даже не знаю сколько народу! И сколько со всех сторон выезжает каждую ночь ловчих отрядов!

Она сказала просто:

— Давайте проедем дальше.

— Зачем? — спросил я с подозрением.

— Посмотрим, — ответила она. — Я их еще не видела.

— Все, — сообщил я мрачно, — кто их видел, уже мертвы.

— А пленные?

— Твари как-то чувствуют их страх, — объяснил я. — И видят позы чемоданчика… ну, так называют позы подчинения.

Она поинтересовалась в недоумении:

— Это какие?

— Опущенные головы, — сказал я, — согнутые спины, боязливые взгляды… сама знаешь. А тех, кто вышел сражаться, тоже видят сразу по их фигурам, по лицам. А двигаются они очень быстро.

— Быстрее меня?

Я посмотрел с иронией.

— Ладно, тебе это нужно увидеть. Со стороны. А то все: брешешь, брешешь…

— Я так не говорила!

— Глаза говорили, — уличил я. — Я вас всех насквозь зрю недремлющим. Знаешь, сейчас беспокоит, что все еще выходят крохотными группами. Сегодня, как ты слышала, вышло полсотни…

— Ну-ну, — поторопила она.

— Значит, — сказал я, — наш мир для них просто ужасен. Чудовищен и вообще… неприемлем. Пока выпускают, как мне вот чудится и мерещится, самых… крепких, сильных, закаленных. Остальные готовятся, привыкают.

Она прошептала:

— Самый ужас наступит, когда выйдут все?

— Это и будет конец, — ответил я обреченно. — Потому пленный даже не знаю как! В смысле, нужен.

Она заметно оживилась.

— Понятно. У вас есть план?

Я покачал головой.

— План будет, когда допросим схваченного. А так пока нет… не весьма достаточно данных.

Подул легкий ночной ветерок, темные облачка сдвинулись, открывая новые звезды. Или это облака все еще на месте, застывшие до утра, а звездный купол медленно поворачивается, и звезды то скрываются за облаками, то выплывают наружу.

Я оглянулся, за деревьями мелькнул красный огонек, а когда я сдвинулся в сторону, открылся вид на далекие хижины, освещенные багровым огнем костров.

Лес достаточно густой и настолько плотный, что я вчера, поколебавшись, разрешил жечь костры, а у моего шатра поставить факел у входа, так что сейчас в довершение к освещению еще и плотные запахи жареного мяса плывут во все стороны.

Я потянул носом, Альбрехт взглянул на меня, оглянулся на лагерь. Лицо стало встревоженным.

— Ваше величество?

— Ничего не чуете? — спросил я. — Что с вами, граф?

Он ответил несколько замедленно:

— Н-нет… А что надо?

— Аромат, — пояснил я, — аромат такой, хоть топор вешай.

Он понял, кивнул, сказал успокаивающим голосом:

— От Маркуса до леса две мили, а тут еще столько пробираться! Любые запахи рассеются.

— Надеюсь, — ответил я. — Хотя кто знает. Даже я мог бы, наверное, учуять… Ладно, эти твари просто не захотят искать нас в лесу.

Кони резво взяли от опушки по ровному, глаза привыкли, думаю, уже у всех. Через полчаса поднялись на пологий холм, Боудеррия приложила ладонь козырьком ко лбу, словно это поможет всматриваться через ночную темень, слабо пронизанную светом звезд.

Отсюда с холма видна белеющая на темной земле дорога, в двух сотнях ярдов от нас, там отряд сэра Виртвуда, вместе с сэром Кенговейном занял позиции.

Редкие кусты, с одной стороны, хороши, чтобы укрыть спрятавшихся, но в то же время можно стрелять через листву, не опасаясь, что мелкие веточки отклонят выпущенный с огромной силой стальной болт.

Я пустил коня к ним, арбогастр красиво пронес вдоль длинного ряда, Бобик забежал со спины и напрыгивал на арбалетчиков, валил в кусты, показывая, что от него не спрячешься.

Я смотрел придирчиво, кто как разместился, сэр Виртвуд следил за моим лицом преданными глазами.

— Ваше величество?

— Все так, — одобрил я. — Но не переговариваться, не двигаться, не сопеть!

— Да, ваше величество!

Я пояснил, смягчая резкий тон:

— У этих тварей очень хороший слух. Музыкальный даже…

— И нюх, — добавил сэр Виртвуд, тут же уточнил: — К счастью, ветер пока в нашу сторону.

Арбалетчики застыли в готовности, только один поспешно и с самым виноватым видом крутит ворот, натягивая стальную тетиву до предела.

Виртвуд шипел сквозь зубы, но и когда арбалетчик устроился и застыл, продолжал поглядывать на него злыми глазами.

Я оглядел всех быстро, шепнул Виртвуду, но так, чтобы ближайшие арбалетчики услышали и передали по цепочке:

— Никаких переговоров, геройства прочего!.. Как только подойдут на расстояние выстрела… не высовывайтесь, бейте в упор прямо через листву!

Он сказал с подозрением:

— Ох, ваше величество…

— Что?

— Вы будете где?

— У меня своя задача, — ответил я. — Смотреть из безопасного места.

Он покачал головой.

— Так я поверил. Задумали вы что-то нехорошее…

Я сказал сердито:

— Ничего подобного! Мой конь — огонь! Он успеет. Потому постараюсь встретить их сзади. Ну, не встретить, так догнать. Стрелами. Вы бейте в лоб, а я попытаюсь захватить хоть одного!