Само собой, свой первый официальный визит я нанес губернатору, Мидат эс-Султани, обаятельному человеку фальстафовского телосложения и с таким же чувством юмора, добродушному философу, который смеялся по жизни и встречал каждую перемену судьбы с невозмутимостью, достойной викария из Брея[20]. Его девиз: «Будь что будет, а я сохраню свой пост губернатора этого города», и он с гордостью сообщил мне, что оказался единственным губернатором в Персии, которому удалось удержаться на своем посту более трех лет. Ему приходилось качаться подобно маятнику — в одну сторону, чтобы угодить персидскому правительству, и в другую, чтобы угодить русским, и теперь, когда пришли мы, он был вполне готов качнуться в ту сторону, в какую нам заблагорассудится. Пока мы довольны, будет доволен и он. В политике он позиционировал себя демократом, но говорил мне об этом с лукавой усмешкой. Разумеется, он не относился к тем, кто требуют «народного правительства для народа», но, как он заметил: «В наше политизированное время — за что мы должны благодарить вас, европейские джентльмены, — необходимо быть кем-то тем или кем-то иным, а именно сегодня популярен демократический ярлык». Результаты нашего расследования его прошлых склонностей и пристрастий показали, что он не был замешан ни в каких заговорах и интригах. Он не выступал ни за кого и ни против кого-то и имел только одну цель в жизни, которая состояла в том, чтобы направить свою лодку подальше от всех окружавших его скал и водоворотов.

После визита к губернатору мы посетили каргузара, иктидар-аль-мулька, приятного молодого человека, который весьма учтиво и со всем должным вниманием принял нас. В разговоре он немного перебарщивал с возмущением, так старательно обличал немцев и турок и насмехался над Кучеком, что у нас сложилось убеждение, что он может оказаться одним из наших злейших врагов. Однако прошло не слишком много времени, как мы узнали о его враждебной деятельности, и он неявно признал свою вину, сбежав в Тегеран до того, как мы решили принять против него меры.

Из местной знати мы познакомились с принцем Бишарат эс-Султани, родственником сипах-салара и обаятельным образчиком утонченного персидского джентльмена.

Из Хамадана прибыло несколько партий офицеров, и теперь мы могли приступить к наведению порядка в городе. Подполковник Дж. Хоскин прибыл для выполнения обязанностей офицера Генерального штаба по оперативной работе. Подполковник Уорден из канадской пехоты был назначен комендантом города, а капитану Кокереллу достались непростые обязанности помощника начальника военной полиции. Последний офицер оказался самым одаренным человеком, которого я когда-либо встречал, в искусстве творить из хаоса закон и порядок. Через два дня после приезда я застал его с добродушным губернатором за обходом города, и капитан объяснял последнему преимущества санитарии. Губернатор счел трудным отказаться от своих принципов и согласиться с капитаном, и постоянная улыбка на его добродушном лице угасла, превратившись в едва заметное мерцание; но у него все же хватало сил невнятно выразить бодрое согласие и пообещать приложить в ближайшем будущем серьезные усилия. Впервые в жизни ему пришлось столкнуться с кем-то, кто намеревался проследить за исполнением его обещаний, и несколько дней спустя Казвин с восторгом наблюдал персидского губернатора, и в самом деле занятого улучшением санитарных условий своего города — события, ранее не запечатленного в персидской истории.

Несмотря на все наши усилия в области санитарии, Казвин не стал здоровым городом, и маленькая больница нашего главного врача, майора Бранскилла, вскоре переполнилась. Однако за исключением редких единичных случаев мы избежали двух бедствий, распространенных в этой части Персии, — тифа и холеры.

Теперь необходимо вернуться и проследить за делами раис-и-телефона. Мы оставили его скрываться в губернаторском дворце, а Совлаев следил за выходами, дабы схватить его, если он вдруг появится. Но тот выбрал довольно правильную тактику — не показываться на улице, пока, наконец, не получил радостную весть, что его преследователь отбыл по дороге в Решт. Если бы он только знал, что это всего лишь случай из разряда «из огня да в полымя». Изменились бы только методы, а результат остался бы тем же самым.

Вскоре мне показали документы, согласно которым подозреваемый оказался по уши замешан во всевозможных заговорах и интригах с целью «разделаться с англичанами», а поскольку большинство этих бумаг были написаны его собственной рукой, не возникало особой надобности искать подтверждений его виновности. В конце концов, термин «виновный» весьма относительный. На самом деле этот термин не в полной мере применим к жителю нейтральной страны, который проявляет предпочтение одной нации по сравнению с другой. Но во время войны следует считать «виновным» любого, кто не на твоей стороне, и в этом смысле документы оказались более чем изобличающими.

Как только я увидел эти бумаги, решил немедленно арестовать раис-и-телефона, но, не желая унижать губернатора насильственным проникновением в его дворец, отправил ему просьбу зайти ко мне в штаб по срочному делу. В удивительно короткое время он прибыл в своем маленьком экипаже, запряженном парой лошадей, и вошел в мою комнату со своей обычной улыбкой на лице. Когда я объяснил причину своего желания видеть его и дал ему прочесть письма, улыбка в первый и единственный раз на моей памяти сошла с его лица, и он едва не задохнулся в буквальном смысле слова. Не думаю, что у него перехватило дыхание от содержания этих писем — скорее от того, что мы их захватили. Наконец его негодование (совершенно напускное) вылилось в слова. «Какое вероломство! Есть ли на свете человек, которому можно доверять? Подумать только, мой бывший друг опустился до такого позора!» и т. д.

Когда он закончил свою длинную тираду, я сообщил ему, что на мне лежит неприятная обязанность вторгнуться в его священные владения, дабы произвести арест. Это снова вызвало привычную улыбку на его губах, и он ответил со смешком: «У меня его больше нет. С тех пор, как уехал Совлаев, он вернулся к себе домой». После чего, в вежливой персидской манере, попросил разрешения удалиться. Но произошла задержка, чтобы найти капитана Кокерелла и отдать ему приказ об аресте, и, пока он не пришел, я не мог отпустить старика, который, несомненно, торопился предупредить друга, только что так гневно осуждаемого. Так что нам пришлось поддерживать разговор в довольно принужденной манере, и при каждой паузе старик вскакивал с просьбой удалиться, а мне приходилось повторять: «Подождите, пожалуйста, полминуты, я так редко вижу ваше превосходительство и хочу, в частности, спросить, имеется ли какая-либо перспектива падения цен на зерно». Наконец Кокерелл прибыл, и я смог дать ему необходимые распоряжения, а поскольку он передвигался на автомобиле, я решил, что он легко доберется до дома преступника прежде, чем губернатор сможет осуществить свое намерение предупредить этого «ложного» друга. Я отпустил губернатора, и было забавно наблюдать, с какой неперсидской проворностью он бросился к своему экипажу, вскочил в него и велел кучеру гнать лошадей. Машина Кокерелла исчезла на дороге слева, а экипаж губернатора растворился в облаке пыли за углом справа. Однако губернатор выиграл гонку. Из-за неуверенности в том, где именно находится жилище раис-и-телефона, машина немного задержалась, и к тому времени, как они подъехали к дому, преступник, явно предупрежденный по телефону своим другом, скрылся.