И одновременно с этим все сильнее проявлялось имущественное расслоение. Что еще хуже, самая великая скрепа общества — церковь — совсем расшаталась.

Честно говоря, алчность, продажность и сексуальная озабоченность церковных служащих буквально вошли в поговорки. И чем выше был церковнослужитель по сану, тем хуже обстояло дело.

Иоанн XXII, папа римский с 1316 по 1334 год, выписал из Дамаска для своего гардероба сорок отрезов лучшей парчи, заплатив за покупку 1276 золотых флоринов, и потратил еще большую сумму на меховые изделия, включая горностаевую подушку. Экипировка его приближенных обходилась в семь-восемь тысяч флоринов в год.

А потом папы еще и стали множиться, особенно после «Авиньонского пленения пап» — короче, авторитет церкви, честно говоря, был не на высоте. Высокопоставленные божьи чиновники, многие из которых были на своих местах за взятку, были не только некомпетентны, но и просто тупы. Но за шутки над церковью и церковниками, в то время, можно было серьезно пострадать по закону. Индульгенции эти еще.

Как хорошо, что сейчас не средневековье.

К середине века бунты стали почти обычным явлением. Когда нельзя возмущаться вслух, люди копят возмущение внутри себя. А потом оно прорывается. Это выглядит как взрыв. Простите, хлопок.

В 1326 году толпа обезглавила епископа Лондонского и оставила его обнаженное тело на улице. В 1338 году огромная толпа напала на епископа Констанцского, нанесла увечья людям из его свиты, а самого епископа препроводила в тюрьму.

В 1320 году, медленно тлеющее аж с 1250-го года недовольство сельской бедноты вспыхнуло очередным восстанием «пастушков». Как пишет очевидец событий, Де Витри, оказалось что: «Бедные могут не только приносить нам большую пользу своим трудом, они вполне способны причинить нам и великое зло. Тому есть подтверждение: крестьяне уже убили многих своих хозяев и сожгли их дома».

Но средневековое общество, хоть и переживало кризис, имело достаточный запас прочности для удержания ситуации замороженной.

И тут, вдруг, во Франции, примерно с 1337, началась большая война с Англией. Война, с перерывами, будет длиться чуть больше ста лет. Конечно, строго говоря, в средневековье никогда не было мира с нашей точки зрения. Но большая война, где армии исчислялись более чем в десять тысяч человек с каждой стороны, а в водоворот кровопролития оказались втянуты как бы не сотни тысяч людей — такого крупного конфликта Европа не видела очень давно.

Столетняя война была, пожалуй, первой из войн, которая затевалась как война средневековья — для захвата земель и богатств, а стала, как современные войны — трагедией людей и экономики.

Прежде всего, поскольку и Франция, и Англия, были уже вполне себе государства, то требовалось не просто феодальное ополчение, способное вести войну в течении пары недель. И не «охочие люди» в набег, на деревню или даже город. Нет, требовалась какая-то армия, готовая грабить и убивать много, продуктивно и на долгий срок. И при том, весьма многочисленная. В принципе, опыт создания таких армий в Англии был — они пару раз создавались для «экспедиций» в Шотландию. Но Франция побольше Шотландии, соответственно и армия нужна побольше. А платить и кормить каждого солдата придется еще больше и дольше. И если с личным составом дело еще можно было решить (в армию набирали не только обещанием богатой добычи, а вообще всех, включая буквально вынутых из петли преступников), то со всем остальным оказалось сложнее. Короче, для вторжения во Францию требовались немалые деньги, и Эдуард III, английский король, взял кредиты во флорентийских банкирских домах Барди и Перуцци.

Некоторые источники уверяют, что Эдуард получил кредит от шестисот до девятисот тысяч золотых флоринов в банке Барди и от четырехсот до шестисот тысяч золотых флоринов в банкирском доме Перуцци.

Возможно, эти суммы названы уже с процентами. А проценты тогда были конские. То есть королевские. Если взять в кредит вы могли сто тысяч, то через лет пять следовало отдать аж триста тысяч.

Разумеется, это какой-то грабеж. Эдуард, как человек благородный, не захотел иметь с этим ничего общего. В смысле, с процентами. И с банкирами. Да, он их послал по-королевски.

Банкирский дом Перуцци обанкротился в 1343 году, годом позже пал и банкирский дом Барди, что привело к банкротству третьего флорентийского банкирского дома — Аччаюоли.

Банковские инструменты тогда были достаточно развитые. Вернее, достаточно развитые для того, чтобы привлечь в эту игру не только крупные капиталы, но и множество куда меньших игроков. Долговые обязательства английского короля, надежные как акции из индекса SP 500, оказались в основе слишком многих финансовых конструкций, подозрительно похожих на пирамиды. Все рухнуло. Разорилось множество купцов, успешных ремесленников, землевладельцев. И последствия оказались куда более существенными, чем просто выпрыгивание из окон.

В 1347 году во Флоренции и Сиене вспыхнул ужасный голод. Сильно досталось и другим финансовым центрам.

Так люди средневековья открыли для себя кризис неплатежей и осознали важность осторожности в финансовых махинациях. Операциях, то есть.

Удивительные открытия на этом не кончились. Во Франции случилось нечто, для чего тогда еще не было термина. «То, что раньше стоило три денье, теперь стоит пятнадцать» — написал хронист. Эх, хронист, знал бы ты, что в будущем инфляция станет постоянной…

— Ты называешь это кризисом? — сказала проходившая мимо чума. — Подержи моё пиво!

В сентябре 1347 года в Мессину, это крупный торговый порт на Сицилии, пришли генуэзские торговые корабли. На них были матросы. В основном мертвые, но некоторые еще умирающие. Генуэзцы приплыли из Каффы (нынешней Феодосии), где у них находился опорный торговый пункт. У умирающих моряков под мышками и в паху были странные опухоли (бубоны) размером с яйцо, из которых сочилась кровь с гноем, а их кожа была покрыта фурункулами и темными пятнами. Вскоре от этой болезни слегли и другие люди. Они испытывали невыносимую боль и умирали спустя пять дней после появления первых симптомов страшной болезни. Когда болезнь распространилась, у некоторых больных вместо бубонов началась лихорадка с сопутствовавшим кровохарканьем. Эти люди вдобавок ужасно кашляли, сильно потели, а умирали даже быстрее пораженных бубонами. Физические мучения заболевших сопровождались душевными муками. Это подчеркивается. У заболевших людей было такое сильное чувство полной безысходности, что их можно было опознать по лицу.

Так, по крайней мере, уверяют источники. Хотя, может это просто оправдание для несколько излишне превентивных мер. В этом просто огненная и немного грустная ирония, быть сожженным в своем доме, за слишком грустное ебало.

К январю 1348 года чума через Марсель проникла во Францию, а через Тунис — в Северную Африку. Из Марселя через порты Лангедока зараза морем добралась до Испании, а по Роне — до Авиньона, где она появилась в марте. В то же время чума распространилась в Нарбонне, Монпелье, Тулузе и Каркассоне, Риме и Флоренции. Летом чума проникла в Бордо, Лион и Париж, распространилась в Бургундии и Нормандии и наконец через Английский канал пришла в Англию. В то же лето губительная болезнь, перевалив через Альпы, оказалась в Швейцарии, а затем добралась до Венгрии. Чума, как правило, свирепствовала от четырех до шести месяцев, но в городах с большим населением, взяв передышку на зиму, давала о себе знать еще в течение полугола. В 1349 году страшная болезнь возобновилась в Париже, откуда проникла в Пикардию, Фландрию и Нидерланды. В то же время из Англии чума попала в Шотландию, Ирландию и наконец в Норвегию, после того как в Берген прибило корабль с английской шерстью, весь экипаж которого погиб в пути от чумы. Из Норвегии чума пришла в Швецию, Данию, Пруссию, Исландию и даже в Гренландию. В середине 1350 года чума охватила почти все европейские страны, за исключением Богемии и России. Ведь б-г хранил Россию. До 1351-го году. Смертность от чумы различалась по местностям — от одной пятой до девяти десятых населения.

Но, иногда, в целых районах, умирали фактически все.

В XIV веке самыми крупными европейскими городами с населением около ста тысяч человек были Париж, Флоренция, Генуя и Венеция. Более пятидесяти тысяч жителей насчитывали Гент и Брюгге (во Фландрии), а также Милан, Болонья, Рим, Неаполь, Палермо и Кельн. Население Лондона составляло менее пятидесяти тысяч человек, и он был единственным городом в Англии, за исключением Йорка, где проживали более десяти тысяч