Харриет Сиппель не оставила Богу даже видимости свободного выбора. «Гореть Айвам в аду веки вечные, – заявила она кучке своих верных сторонников и особо рьяных борцов за чистоту нравов, – ничего другого они не заслужили».

Со смерти Айвов не прошло и нескольких месяцев, когда Ричард Негус расторг свою помолвку с Идой Грэнсбери и покинул Грейт-Холлинг. Нэнси Дьюкейн уехала в Лондон, а горничная, с которой все началось, тоже куда-то скрылась, и никто больше в этих местах ее не видел.

Между тем викарием в деревню был назначен Чарльз Эрнст, который с супругой Маргарет поселился в доме у церкви. Скоро они стали друзьями с доктором Амброузом Флауэрдейлом, и тот вынужден был рассказать им эту историю. Он и сообщил им, что Патрик Айв – неважно, любил он Нэнси Дьюкейн или нет, – был добрейшим и великодушнейшим из людей и ничем не заслужил такой клеветы.

Именно эти его слова о клевете и навели Маргарет Эрнст на мысль о стихотворной эпитафии. Чарльз Эрнст был против, ему не хотелось провоцировать деревенских, но Маргарет настояла на своем, заявив, что церковь Всех Святых должна выразить свою поддержку Патрику и Франсис Айв.

– А что до Харриет Сиппель и Иды Грэнсбери, то, будь мой воля, уж я бы их спровоцировала, и не только, – сказала миссис Эрнст. И действительно, когда она говорила эти слова, ее мысли явно склонялись к убийству, но только как к фантазии, а отнюдь не как к реальному преступлению, которое она намеревалась совершить.

* * *

Закончив историю, Маргарет Эрнст умолкла. Мы долго сидели молча, не осмеливаясь нарушить тишину.

Наконец я отважился:

– Теперь я понимаю, почему вы назвали имя Нэнси Дьюкейн, когда я спросил у вас, кто мог иметь мотив. Но неужели она стала бы убивать Ричарда Негуса? Ведь он отказался поддерживать Харриет Сиппель и Иду Грэнсбери, как только на слова девушки-служанки упала тень сомнения.

– Я только могу сказать, что сама чувствовала бы на месте Нэнси, – ответила Маргарет. – Простила бы я Ричарда Негуса? Нет, ни за что. Ведь это с его подачи Ида Грэнсбери поверила в ложь, которую выдумала служанка и распространяла Харриет Сиппель. Три человека раздували огонь вражды к Патрику Айву. И этими тремя были Харриет Сиппель, Ида Грэнсбери и Ричард Негус.

– А служанка?

– Амброуз Флауэрдейл считает, что она вовсе не этого хотела. Было видно, что дурные чувства к Патрику и Франсис, укоренившиеся в деревне, глубоко огорчали ее.

Я нахмурился, чувствуя несоответствие.

– Но если предположить, что убийца все-таки Нэнси Дьюкейн, то, раз она не смогла простить Ричарда Негуса, осознавшего позднее всю глубину своего заблуждения, с какой стати ей прощать девушку, которая распустила эту ложь?

– Может быть, она и не простила, – сказала Маргарет. – Возможно, она ее тоже убила. Я ведь не знаю, куда подевалась эта девушка, а Нэнси, может быть, знает. Она могла ее выследить и убить… Что с вами? У вас лицо посерело.

– Как… как звали ту девушку, которая распустила слух? – заикаясь, спросил я и со страхом ждал ответа. «Нет, этого не может быть, – твердил мне внутренний голос, – и все же, как этого может не быть?»

– Дженни Хоббс… Мистер Кэтчпул, с вами все в порядке? Вы плохо выглядите.

– Он был прав! Ей действительно грозит опасность.

– Кто «он»?

– Эркюль Пуаро. Он никогда не ошибается. Но как это возможно?

– Почему вы сердитесь? Вы что, хотели, чтобы он ошибся?

– Нет. Нет, конечно же нет. – Я вздохнул. – Хотя теперь меня беспокоит опасность, грозящая Дженни Хоббс, если, конечно, она еще жива.

– Понимаю. Как странно…

– Что странно?

Маргарет вздохнула.

– Что бы я тут ни говорила, мне все же трудно поверить, чтобы кому-то могла грозить опасность со стороны Нэнси. Неважно, есть у нее мотив или нет, я все же не могу представить ее убийцей. Возможно, это прозвучит странно… но разве можно убить человека, не погрузив при этом себя в бездну ужаса и отвращения, как вы думаете?

Я кивнул.

– Нэнси любила все красивое и забавное, ей доставляли удовольствие радость и любовь. Все, что имеет отношение к счастью. Вряд ли ей захотелось бы связать себя с чем-то столь уродливым, как убийство.

– Но если не Нэнси Дьюкейн, тогда кто? – спросил я. – Может быть, старый пьяница Уолтер Стоукли? Он ведь отец Франсис, а это серьезный мотив. Воздержись он от спиртного на день-другой, и убийство троих людей было бы ему вполне по силам.

– В том-то и дело, что Уолтер не может воздержаться от спиртного даже на час, не говоря уже о дне. Уверяю вас, мистер Кэтчпул, Уолтер Стоукли не тот, кого вы ищете. Видите ли, в отличие от Нэнси Дьюкейн, он никогда не возлагал на Харриет, Иду и Ричарда вину за то, что случилось с Франсис. Он винил себя.

– Оттого и запил?

– Да. Потеряв дочь, Уолтер Стоукли решил поквитаться с Уолтером Стоукли, и, как мне представляется, совсем скоро он в этом преуспеет.

– Но каким образом вина за самоубийство Франсис может быть возложена на него?

– Уолтер не всегда жил в Грейт-Холлинге. Он переехал сюда затем, чтобы быть ближе к месту последнего упокоения дочери и ее мужа. В это трудно поверить, видя его таким, как сейчас, но до смерти Франсис Уолтер Стоукли был известным ученым, специалистом по античной литературе, и возглавлял колледж Сэвиорз в университете Кэмбриджа. Именно там учился Патрик, там он и получил сан. Он вырос без родителей. Осиротел в детстве, и Уолтер Стоукли покровительствовал ему. Дженни Хоббс, которой самой тогда было семнадцать, застилала в колледже постели. Она была лучшей постельницей, вот Стоукли и устроил так, чтобы она убиралась у Айва. А потом Патрик женился на Франсис Стоукли, дочери Уолтера, и они переехали в Грейт-Холлинг, где Патрик стал викарием церкви Всех Святых, а Дженни поехала с ними. Теперь-то вы понимаете?

Я кивнул.

– Уолтер Стоукли винит себя за то, что свел Патрика Айва и Дженни Хоббс. Если бы Патрик и Франсис не взяли Дженни с собой в Грейт-Холлинг, ничего не было бы.

– А я не сидела бы здесь и не караулила бы могильную плиту, которую так и норовят осквернить односельчане.

– Кому может прийти такое в голову? – спросил я. – Харриет Сиппель? То есть могло прийти – до того, как ее убили, конечно.

– О нет, оружием Харриет был ее ядовитый язык, а не ее руки. Уж она не стала бы осквернять могилы. Нет, этим занялись бы дюжие молодцы из деревни, будь у них хоть малейшая возможность. Когда Патрик и Франсис умерли, все они были еще детьми, но рассказы родителей крепко засели у них в головах. Спросите кого угодно из здешних, и всякий, кроме доктора Амброуза Флауэрдейла и меня, скажет вам, что Патрик Айв был дурным человеком и что он и его жена занимались черной магией. И, по-моему, чем больше времени проходит, тем сильнее они верят в это. Да и как иначе? Они должны либо верить, либо возненавидеть самих себя так же сильно, как ненавижу их я.