Такие взгляды не добавили Амброузу Флауэрдейлу популярности в деревне, однако он из тех редких людей, кому безразлично, что думают о них другие. Он отстаивал Патрика Айва даже перед церковными властями и высказал мнение, что в слухах о нем нет ни грана правды. Он очень тревожился за Франсис Айв, чье состояние к тому времени сделалось просто ужасным. Она перестала есть, почти не спала и ни при каких условиях не соглашалась выходить из дома. Патрик Айв был в отчаянии. Он говорил, что ни его положение викария, ни его репутация больше не имеют для него значения. Все, что для него важно, – это здоровье жены.

Тем временем Нэнси Дьюкейн продолжала сохранять молчание, не подтверждая, но и не опровергая слухов. Чем сильнее ее донимала Харриет Сиппель, тем упорнее она отмалчивалась. Пока вдруг не передумала. Она заявила Виктору Микину, что хочет сделать важное сообщение и тем положить конец затянувшейся глупости. Микин усмехнулся, потер ладонью о ладонь и тихо выскользнул через заднюю дверь гостиницы на улицу. Очень скоро все в Грейт-Холлинге знали, что Нэнси Дьюкейн собирается говорить.

Патрик и Франсис были единственными во всей деревне, кто ничего не слышал. Все остальные – включая служанку, которая заварила кашу, а потом отсиживалась где-то несколько недель – пришли в «Голову Короля», умирая от желания увидеть, какой оборот примут драматические события дальше.

Ободренная теплой улыбкой доктора Амброуза Флауэрдейла, Нэнси Дьюкейн встала перед толпой и заговорила коротко и сухо. Она сказала, что история о том, как она давала Патрику Айву деньги за сообщения, которые получала через него от своего покойного мужа, – ложь. Однако, добавила она, не все, что говорят люди, неправда. Она действительно посещала Патрика Айва по ночам в его доме, в отсутствие его жены, и не один раз. Она поступала так потому, что они с Патриком любят друг друга.

Вся деревня возмущенно ахнула. Многие зашептались. Кто-то зажал себе ладонью рот, кто-то уцепился за руку соседа.

Нэнси подождала, пока уляжется шум, и только потом продолжила.

– Мы были не правы, встречаясь тайком и подвергая друг друга соблазну, – сказала она, – но мы не могли не видеться. Когда я приходила в его дом, мы не делали ничего, только говорили – о наших чувствах друг к другу и об их невозможности. Каждый раз мы договаривались до того, что не должны больше оставаться один на один, но наступал вечер, когда Франсис уходила из дома, и тогда… одним словом, сила нашей любви была такова, что мы не могли ей противиться.

Кто-то крикнул:

– И вы, значит, ничего не делали, а только разговаривали? Весь мой глаз и Бетти Мартин![38]

Тогда Нэнси еще раз уверила собравшихся в том, что ничего плотского между нею и Патриком Айвом не было.

– Я только что сказала вам правду, – закончила она. – Такую правду, которую мне лучше бы никогда и никому не говорить, но только она может остановить поток грязной лжи. Те из вас, кто по своему опыту знают, что значит испытывать глубокое, всепоглощающее чувство к другому человеку, – те не посмеют предать проклятию меня и Патрика. Те же, в чьем сердце нет ничего, кроме злобы, не знали любви, и мне искренне жаль их.

Тут Нэнси поглядела в упор на Харриет и сказала:

– Харриет, я верю, что именно ты знала когда-то истинную любовь, но, потеряв Джорджа, предпочла забыть о том, что это значит. Любовь стала для тебя врагом, ненависть – союзником.

Словно вознамерившись доказать свою правоту во что бы то ни стало, Харриет Сиппель вскочила и, обозвав Нэнси лживой шлюхой, принялась поносить Патрика как никогда прежде: мало того, что он брал с легковерных деньги за мошеннические встречи с душами мертвых, так еще и позволял себе вольности с женщинами легкого поведения, пока жены не было дома. Он не только еретик, но и прелюбодей! Он оказался еще хуже, чем она, Харриет, ожидала! Просто возмутительно, добавила она, что человек, настолько погрязший в пороках, называется викарием Грейт-Холлинга.

Нэнси Дьюкейн, не вынеся поношений Харриет, выбежала из гостиницы. Через несколько секунд за ней последовала служанка Айвов, вся зареванная, с красным от слез лицом.

Деревенские не знали, что и думать. Услышанное поколебало их уверенность. И тогда в поддержку Харриет высказалась Ида Грэнсбери. Хотя и не вполне ясно, что здесь правда, а что нет, сказала она, несомненно одно: Патрик Айв – грешник, и нельзя допустить, чтобы он оставался на посту викария в Грейт-Холлинге.

Да, согласились с ней почти все обитатели деревни. Да, это верно.

Только Ричард Негус молчал, даже когда его невеста Ида попросила его сказать свое слово. Позже в тот день он признался доктору Амброузу Флауэрдейлу, что его тревожит тот оборот, который приняли события. Может быть, «грешник» и достаточное определение для Иды, но совершенно недостаточное для него. Он заявил, что ему внушает отвращение попытка Харриет Сиппель очернить Патрика Айва дважды, признав его виновным в двух грехах вместо одного. Без малейших улик или попытки доказательства она берет заявление Нэнси Дьюкейн, ясно гласящее «виновен в том, а не в этом», и перелицовывает его в «виновен и в том, и в другом».

Тогда, в «Голове Короля», Ида воспользовалась словом «несомненно»; Ричард Негус, как он признался позднее доктору Амброузу Флауэрдейлу, считал несомненным лишь одно: жители Грейт-Холлинга, и, к своему стыду, он вместе с ними, распространяли о Патрике Айве бесстыдную ложь. А что, если Нэнси Дьюкейн тоже солгала? Что, если ее любовь к викарию осталась безответной, и он встречался с ней втайне лишь для того, чтобы попытаться объяснить ей неуместность ее чувств к нему?

Доктор Флауэрдейл согласился: никто не может доказать, что Патрик совершал нечто предосудительное, такова была и его позиция с самого начала. Амброуз был единственным человеком в деревне, которого принимали в доме викария, и в следующий свой визит он рассказал его обитателям о том, что произошло в «Голове Короля». Но Патрик только пожал плечами. Он не опроверг, но и не подтвердил слова Нэнси. Франсис Айв тем временем продолжала угасать умственно и физически.

Ричарду Негусу не удалось убедить Иду Грэнсбери перейти на его сторону в этом вопросе, и отношения между ними стали напряженными. Деревенские под предводительством Харриет Сиппель и днем, и ночью собирались под окнами у викария и выкрикивали оскорбления. Ида продолжала слать епископу петицию за петицией с требованиями удалить Айвов из Церкви и из деревни Грейт-Холлинг как можно быстрее ради их собственного блага.

И тут разыгрался последний акт этой трагедии: Франсис Айв, не в силах больше сносить позор и поношения, приняла яд, положив тем самым конец своему несчастному существованию. Ее нашел муж – и сразу понял, что опоздал. Звать доктора Флауэрдейла было бессмысленно; Франсис было уже не спасти. А еще Патрик Айв понял, что не сможет жить с этой виной и болью, и лишил жизни себя.

Ида Грэнсбери призвала односельчан молиться за души грешников Франсис и Патрика Айв, сколь ни мала была вероятность, что Господь их простит.