– Почему вы не сказали правду?

– Потому что знала, что братья придут в ярость и лишний раз подтвердят нашу репутацию… Силвердейлов не случайно прозвали «дикарями». Последствия способны были повредить им гораздо больше, чем Бертраму. Кроме того, я не забывала и об Анне. Вы, наверное, понимаете, что бы ее ждало в случае скандала? И ее, и ребенка… Даже если бы все поверили Бертраму, в ней все равно бы сомневались. Ее жизнь была бы погублена. Но не это самое плохое…

– Самое плохое – Генри Пейтон.

– Да. Я пришла в отчаяние, мне так хотелось, чтобы меня выслушали, что я по глупости рассказала ему все. Он встал на мою сторону, но не мог оправдаться перед сэром Иво, потому что я взяла с него слово, что он ничего никому не скажет. Позже я переехала к Элспет и никак не могла ему помочь. А после гибели брата я замкнулась в своем мирке… Потом Мерсер сообщил о смерти Генри, и я поняла: ничего бы не было, если бы не я. Позже я поручила Мерсеру нанять сыщика с Боу-стрит, а Элспет сказала, что мы переезжаем в Лондон. Вот почему я здесь, и вот почему я думаю, что выйду за Колина, если больше ничего не получится.

Она снова представила себе свое будущее – долгое, ровное и унылое, как вересковая пустошь зимой.

– Вы по-прежнему любите своего… Бертрама?

– Разумеется, нет! – удивилась Оливия; неужели он так ничего и не понял из ее рассказа?! – Оглядываясь назад, я сомневаюсь, что осознавала, что это значит. Он был таким веселым, полным жизни щеголем… Поэтому, наверное, я хотела, чтобы это было правдой. Какой бы болезненной и унизительной ни оказалась правда, думаю, мне очень, очень повезло, что я не вышла за него.

Она перебирала край пледа, которым были укрыты ее ноги; очень хотелось, чтобы Лукас снова сел рядом с ней, как в тот раз, когда они возвращались из дома священника. Но он оставался на месте.

Наконец экипаж остановился возле скромного дома в ряду таких же домов.

Молодая горничная проводила их в гостиную; хозяйка встала им навстречу. Она оказалась не пожилой женщиной, как думала Оливия, а довольно красивой дамой между сорока и пятьюдесятью, одетой в скромное серое платье. У ее ног прыгал крошечный терьер. Ее взгляд сосредоточился на Лукасе, и на красивом лице появилась складка, как будто она узнала его.

– Вы… мистер Таббс?

– Нет, миссис Элдрич. Моя фамилия Синклер, а это мисс Силвердейл. Мы надеялись, что вы ответите нам на вопросы о некоем мистере Генри Пейтоне.

Его слова подействовали на хозяйку дома. Она не то чтобы потеряла сознание, но побледнела, ухватилась за спинку кресла и пошатнулась. Лукас поспешил вперед и взял ее за плечи, но, прежде чем он заговорил, она несколько раз глубоко вздохнула и выпрямилась.

– Оливия, у вас есть нюхательная соль? – спросил Лукас.

– Нет, прошу вас, не надо! – прошептала миссис Элдрич, усаживаясь в кресло. – Ничего не надо… Это была просто минутная слабость. – Терьер запрыгнул к ней на колени, и она обняла собачку, глядя на Оливию голубыми глазами. – Вы Оливия? Оливия Силвердейл… из Джиллингема?

– Мы с вами знакомы?

– Нет. Хотя я много о вас слышала от Генри… от мистера Пейтона. А вы… – Она повернулась к Лукасу. – Так и думала, что мы знакомы. Вы родственник Говарда Синклера?

– Его сын. Прошу прощения за путаницу, за то, что использовал имя мистера Таббса, но мы… Не важно. Можно нам сесть, миссис Элдрич? – спросил Лукас.

Вдова замигала и положила руку на лоб.

– Да… Садитесь, пожалуйста. Хотите чего-нибудь перекусить? Я не… – Она замолчала и снова посмотрела на них – они сидели на выцветшем коричневом диване по другую сторону от камина. – Зачем вы приехали?

Оливия посмотрела вдове в лицо. В ее глазах была такая боль, что Оливия на время лишилась дара речи. Ей захотелось немедленно уехать. Предстоящий разговор пугал ее.

Лукас первым подал голос:

– Миссис Элдрич, думаю, вы знаете, зачем мы здесь.

Оливия оценила прямоту Лукаса. Хозяйка дома закрыла лицо руками и приглушенно ответила:

– Да простит меня Господь… знаю, что не должна была…

– Расскажите, что случилось. Все, с самого начала! – Он говорил негромко и мягко.

– Во всем виновата я. – Вдова подняла на Лукаса глаза, полные слез. – Мне не следовало переступать черту… переводить нашу дружбу на новый уровень… Мы с Генри… то есть с мистером Пейтоном… были знакомы очень давно. Мой муж работал на лорда Бакстеда в Бостоне, Генри приехал туда по делу, и… он никогда ничего не говорил, для этого он был слишком благороден, но я все поняла. Все видела по его глазам, а он, должно быть, прочел все, что написано у меня на лице. Потом… Потом произошла та дуэль. Мой Септимус и другой человек, мистер Арчер, выступали секундантами. Лорд Синклер, мне очень жаль вашего отца! Он был очень приятным человеком, я никогда не понимала, как… но подобные слова бесполезны. Четыре года назад мы вернулись в Англию, и я снова увиделась с Генри. Он узнал о смерти Септимуса и о моих затруднениях и поспешил на помощь.

– И вы стали друзьями, – вмешался Лукас, и вдова покраснела.

– Да, так и было… Вначале. Мы в самом деле не видели в нашей дружбе ничего предосудительного. – Она покосилась на Оливию, скривив губы. – Вы, наверное, спросите: раз в наших отношениях не было ничего дурного, почему мы встречались тайно? Но общество не прощает дружбы между мужчиной и женщиной, особенно незамужней или вдовой. По правде говоря, мы оба понимали, что наши чувства, о которых мы не говорили, сохранились, хотя прошло много лет… – Миссис Элдрич глубоко вздохнула и продолжала: – Когда я сказала ему, что собираюсь уехать из Лондона к сестре в Ирландию, он предложил… изменить наши отношения. Он снял дом, где мы встречались, когда он приезжал в Лондон, а потом, в тот день… Я пришла как всегда, но на следующее утро… я проснулась, а он нет. Сама не помню, как прибежала в дом священника к зятю и рассказала ему все. Естественно, он пришел в ярость, но заверил меня, что никаких сплетен не будет.

– Вы не знали, как он справился с делом?

– Нет. Он сказал, что один его прихожанин знает человека, который может помочь. Кажется, с тех пор он со мной не разговаривает… правда, скоро я уезжаю в Корк.

Может быть, это мое наказание – если так, я никогда себя не прощу. Мы с Генри так радовались каждой встрече! Один раз он даже пришел сюда, когда я попросила его разобрать бумаги Септимуса и посмотреть, что можно сохранить, а что – выбросить.

Ах, очевидно, наша связь недостойна даже презрения… Вы меня презираете?

Последние слова миссис Элдрич произнесла с трудом. Оливия посмотрела ей в глаза – голубые глаза красивой женщины, которая слишком рано потеряла все.

Оливия искала в себе гнев или отвращение, но не нашла их. Может быть, они появятся позже. Сейчас же она лишь жалела эту женщину и Генри.

– Нет. Я даже рада, что у него была ваша… дружба. Он был хорошим человеком.