их смертей, а также беседу с Глебом и Сашкой.

Он внимательно меня слушал, отпивая кофе из маленькой чашечки, выглядя аристократом из позапрошлого века. Отхлебывал маленькими глотками абсолютно беззвучно и ни капли не пролил. Когда рядом такой человек, как кто-то другой может заинтересовать девушку вроде меня? Грязное вонючее быдло с пивасиком и шаурмой, роняющее на себя и на диван кусочки еды из лаваша, а потом сальными, жирными от соуса руками трогающее все подряд. Рыгающее смачно после каждого приема пищи и сплевывающее и сморкающееся прямо на тротуар под ноги несчастным прохожим, которым не повезло идти следом за ними. Матерящееся и смотрящее тупые передачи по телику с громко орущей рекламой. Вот это мне предлагали озабоченные отсутствием у меня личной жизни добряки? Ну уж нет, живите со своими быдло-мужиками сами.

— Это всё? Это все, кто что-то знает, все, с кем ты говорила об этом?

Я только открыла рот, чтобы сказать «да», и тут… Жан!

Мной овладело смятение. Я впервые не знала, как поступить. Рассказать?

Но бывшего оперативника молчанием не отвлечешь и не заставишь верить, что сказать больше нечего. Он уже как ищейка, взявшая след.

— Что? О ком ты подумала? — Я молчала. — Инесса, это может быть важно!

— Вряд ли… То есть это новый человек, он Изольду и Аллу никогда не видел, но я ему переслала фотографию открытки.

— Зачем? — в голосе зазвучало сильное недовольство.

— Потому что он специалист в этом деле!

— В каком деле?!

— Господи, в деле этих символов чертовых! Я же вам всем проела всю плешь с этими знаками на открытках, но вы все лишь смеялись надо мной! А он — начинающий ведьмак, скажем так. Короче, интересуется плотно этой темой. И вот он и рассказал мне, что символы на открытке — это рунический став, который насылает порчу на смерть. Ну то есть… если верить в это, — смущенно добавила я, слегка покраснев. Не хотелось выглядеть совсем уж дурочкой перед Федором.

Сам Федор, не боясь меня обидеть, только и делал, что закатывал глаза, слушая весь этот, по его разумению, бред.

— Ладно, ты нашла ведьмака, — выделил он это слово интонацией, — который наплел тебе про порчи и проклятия. Ты хотя бы не рассказывала ему подробно о преступлениях?

Я смутилась еще сильнее и опустила голову.

— Черт! Инесса!

— Ну что?! Я не виновата, что я единственная, кто хотел во всем разобраться и спасти твою дочь! Я на тот момент единственная видела ее тело, а мне никто не хотел верить! Поэтому я переслала ему ту фотографию, что ты мне отправил, и примерно обрисовала, что произошло. Без фамилий и других личных данных. Просто имена.

— Просто имена, — передразнил он меня, встал и заходил по комнате. Я молчала, чтобы не мешать ему думать. Через некоторое время он успокоился, сел на корточки возле моего кресла, взял меня за ладонь, и голос его смягчился. — Инесса, ты такая доверчивая… Ну почему ты не подумала, что он как-то с этим связан?

— Что? Каким образом? Он их не видел!

— Ну откуда же тебе знать, кого он видел, а не кого нет, а? Глупышка. Ну скажи, кто из вас к кому подошел. Ведь я уверен, что это была не ты.

— Ага, ты намекаешь на то, что я влюблена в тебя по уши, и на других мужиков просто неспособна смотреть, да?

— Ну зачем ты так… Я тебя ни в чем не обвиняю. Я же тебе ничего никогда не обещал, у меня нет на тебя никаких прав. Я это прекрасно знаю. И все-таки… ты не думаешь, что он специально к тебе подошел?

Я вспомнила тот жаркий солнечный день. Казалось, что прошла как минимум неделя, и я с удивлением поняла, что знакомство с Жаном состоялось только вчера.

— Он действительно первый со мной заговорил. Но я думаю, что я просто ему понравилась. Все говорят, что новый цвет волос мне очень идет и я стала красавицей. Но тебе приятнее думать, что любой, кто ко мне подходит, преследует какую-то нехорошую цель…

— Да не приятнее! — Федор повысил голос, из-за чего в нем слышались резкие, неприятные, низкие ноты ревности. — Я просто оберегаю тебя! Мне кажется, тебе лучше с ним не видеться. — Я открыла рот, но он не дал сказать: — До поры до времени, я имею в виду!

Я не верила в то, что он реально так думает. «До поры до времени» означало «пока я не решу, что время пришло», и оно в итоге не придет никогда. Но, как Федор сказал сам, он не имеет права решать, с кем мне видеться, а с кем нет.

— А пока я не буду с ним «видеться», — передразнила я, — ты будешь «видеться» со своей женой, да?

— Инесса… — вздохнул он и поднялся. — Я вижу, у нас сегодня не получается разговор.

— Да, и он у нас не получается уже долгое время.

— Ну и что ты предлагаешь? Перестать встречаться?

— А мы и так не встречаемся.

Он молча посмотрел на меня, затем махнул рукой и ушел.

* * *

С удивлением я обнаружила, что накопилось много мусора, и он уже попахивал. Бабуля меня учила никогда на ночь из дома сор не выносить, а то денег не будет, но у самой бабушки их в принципе никогда не было, а все приметы она неукоснительно соблюдала, поэтому я посчитала безопасным для себя и своих сбережений (не аховых, если честно, так что их не жалко) прогуляться до ближайшей помойки. Завязав черный мешок узлом, я сменила удобные домашние лосины на джинсы, обула сандалии и отправилась на улицу. При выходе из подъезда ничего странного не заметила, а вот возвращаясь, обнаружила странную тряпичную куклу на крыльце, обмотанную какой-то веревкой. Зрелище меня так заинтриговало, что я даже присела возле нее, чтобы внимательнее рассмотреть. Веревка была вся в узлах, а кукла страшненькая, словно сшитая на скорую руку, но вот что удивительно — цвет волос, сделанных из ярких ниток с блеском, напоминающих мулине, в точности совпадал с моим.

От осознания этого у меня побежали мурашки по спине и ногам, а живот скрутило какой-то непонятной болью. Чем больше я смотрела на куклу, тем больше сходства находила между нами. При этом я все еще считала куклу уродливой, а себя довольно симпатичной. Так что объяснить это все можно было лишь моим внезапным безумием или разыгравшимся не на шутку воображением. Однако, когда рисуют шаржи, жертвы насмехательств и их знакомые тоже