Мамочкин! Он был искренне рад видеть этого немного неуклюжего парня, ставшего за несколько дней для него близким другом. Рядовой подошел и участливо посмотрел на Кожевникова.

— Где мы? — спросил Митрич.

— В катакомбах, — удивленно повел руками вокруг Мамочкин, словно это и так ясно и не стоит задавать глупые вопросы.

— В каких? — морщась от боли в голове, поинтересовался старшина.

— Да я толком и не знаю. Когда вы у казармы прикрывать наших стали, я тож чуть приотстал, на всякий такой случай. Ну, а когда вас минами накрыло, я подбежал и потащил вас. Смотрю — ступеньки! Их почти и видно не было. Ну и нырнули туды.

Кожевников слушал молча, в душе восхищаясь простодушием и храбростью верного Мамочкина. Паренек не только прикрывал его, но, увидев, что тот упал на землю, тут же бросился на выручку. А затем, не побоявшись немецких пуль, оттащил контуженого с линии огня. Вот ведь молодец!

— Спасибо тебе, Мамочкин. Геройский ты парень, — сказал Кожевников с благодарностью, затем спросил: — А дальше что было?

— Спустился я вниз, а тут тьма кромешная, и кто-то в нос мне винтовкой, значит, тычет. Я говорю: свои мы. А он так сурово: «Кому свои, а кому — чужие». Попытался ему объяснить, что старшина со мной и, мол, ранило его, помочь бы надо. Он других позвал, и вот оттащили вас в катакомбы. Тута наших солдат много.

— Сколько времени я без сознания пробыл?

— Да, почитай, неделю, а мож и поболе, — нахмурил лоб Мамочкин. — Тута разве разберешь? Вечная темнота и холод. Но вы в себя-то приходили иной раз, тока не понимали ничего…

— Крепко же меня приложило, — удивился старшина. — А что с отрядом Черного, не знаешь?

— Ушли они, кажись. Ведь договаривались, что ждать никого не будут. Может, и прорвались, а может, и нет. Там немец плотно из минометов бил. Ух, страху я натерпелся!

Старшина постепенно приходил в себя, его мутило, но в целом он чувствовал себя сносно. Он приподнялся и попробовал сесть, Мамочкин взял его под локоть и помог.

— Тут одни солдаты, — поинтересовался Кожевников, — или женщины, дети есть?

— Нема, — ответил Мамочкин. — Как я понял, были они тута, но двое деток померли и еще женщина одна, а остальных старший лейтенант вывел наружу. Сказал, что негоже им в норах сидеть.

— Что за лейтенант?

— Он тута за старшого. Анисимов фамилия его.

— Анисимов?? — изумился Кожевников. — Давай, помоги мне встать, и пойдем.

Мамочкин бережно придержал Кожевникова за талию.

— Ты меня, как девку-то, не лапай, — нахмурился старшина. — Дальше я сам.

Они шли по узким и темным коридорам, пока не оказались в большом помещении с низким потолком. Тут было достаточно светло, а вдоль стен стояли топчаны, на которых располагались солдаты. Посредине комнаты находился большой дощатый стол, на котором лежало различное оружие и россыпи патронов. За столом восседал старший лейтенант Анисимов и чистил табельный ТТ.

— О, Митрич, очухамши! — обрадованно воскликнул лейтенант, поднимаясь. — Здорово, герой!

Они обнялись.

— Присаживайся. Есть, поди, хочешь?

Кожевников кивнул. Он уже и не помнил, когда последний раз ел.

— Рядовой, распорядись! — приказал Анисимов, и Мамочкин куда-то убежал. Старший лейтенант кивнул ему вслед: — Хороший у тебя парень, грудью тебя защищал. Я хотел тебя вместе с другими ранеными положить, а он настоял, чтобы тебя отдельно поместили, и сам ухаживал за тобой все это время.

— Как вы тут? — поинтересовался Кожевников.

— Воюем. Ведем диверсионную деятельность в тылу врага, — угрюмо произнес старший лейтенант. — Мы, брат, тут в глубоком тылу. Немец зачистки постоянно устраивает, а мы отбиваемся.

— Рад буду вам помочь.

— Мне Мамочкин сказал, что Дарья погибла? — осторожно спросил старший лейтенант.

— Да.

Они помолчали.

— Ладно. Давай, Митрич, оклемывайся потихоньку, — после некоторой паузы проговорил Анисимов. — У нас каждый боец на счету. Ты нужен. Держаться надо, пока основные силы не подошли.

— Что же это творится такое? — закрыл лицо ладонями Кожевников. Вопрос Анисимова снова разбередил его душу. — Когда же это все закончится?!

— Скоро, Митрич, скоро, — успокаивающе произнес Анисимов. — Вчера вон ребята советские самолеты в небе видели. Мы им еще надерем задницу.

Подошедший Мамочкин поставил на стол закопченный котелок, в котором дымилась картошка в «мундире», запеченная в углях.

— Ешь, старшина, — сказал Анисимов. — Только извини, брат, соли у нас нет.

— Откуда все это? — поразился Кожевников.

— Наши ребята проход долбили. Тут сложная система катакомб, и мы ищем возможность перебраться чуть севернее, где вроде склады оружейные есть и уйти из крепости можно. Ребятки пробили стену, а там что-то вроде овощехранилища, и картошки аж на год. Вот ею, родимой, и питаемся. С водой вот только проблемы.

— С ней везде так, — вздохнул старшина. Несмотря на сильный голод, есть не хотелось. В горле стоял противный комок Но старшина понимал, что подкрепиться необходимо, иначе совсем с ног свалится. Кожевников выудил картофелину, вгрызся в нее зубами, почувствовав, как заныли распухшие десны.

В основном люди Анисимова устраивали вылазки, вели партизанскую войну. Потеряв счет дням и ночам, периодически выбирались из катакомб и отстреливали врага. Как позже выяснил Кожевников, Анисимов находился здесь с самого начала войны. Утром двадцать второго он бросился в казарму к своим солдатам, но по ней в этот момент ударили снаряды. Спасаясь от артобстрела, старший лейтенант побежал к казематам. Что происходило наверху, он только догадывался. О судьбе сына и жены ничего не знал и, чтобы не травмировать душу, попытался смириться с тем, что потерял их безвозвратно. Получалось у него это не очень, но он старался виду не подавать. Как-никак ему пришлось возглавить небольшой отряд, состоящий преимущественно из сосунков-первогодков.

Он и еще несколько бойцов укрылись в этом подвале и вели активные боевые действия. Видя, что здесь дают врагу серьезный отпор, сюда постепенно стали пробираться солдаты из разных частей крепости. Дисциплина тут была жесткая, приказания Анисимова выполнялись четко. Мамочкин рассказал, что старший лейтенант самолично расстрелял двух бойцов. Они вели пораженческие разговоры среди солдат, подбивали их сдаться. По закону военного времени Анисимов, не задумываясь, списал их в расход без суда и следствия. Разговоры быстро прекратились.

В основном здесь находились солдаты-срочники. Женщин и детей, как уже знал Кожевников из рассказа Мамочкина, Анисимов вывел после того, как два мальчика погибли. Один был тяжело ранен осколком и вскорости умер, а второй скончался от обезвоживания. Умерла и одна женщина, жена штабного офицера. Ей осколками посекло все лицо и раздробило бедро. Раны загноились, она потеряла много крови. Женщина промучилась неделю. Анисимов принял решение вывести женщин наружу. Что стало с ними в дальнейшем, никто не знал.