Крайне острой сделалась и проблема «обратничества» — возвращения обратно в европейскую часть Союза из-за невыносимых бытовых условий. Так, например, из 3231 человека, прибывшего в Биро-Биджанский район в 1931 году, осталось в нем несколько меньше половины. В 1932 году (возможно, в связи с ухудшением положения на Украине) произошел резкий подъем переселенческой активности — приехало 14 тысяч человек; но в этом же году две трети уехало обратно. В 1933 году планировалось прибытие 25 тысяч евреев, однако прибыло в восемь раз меньше. В 1934 году вместо ожидаемых 10 тысяч прибыло чуть больше половины. В целом из 19 тысяч приехавших в «Биро-Биджан» евреев осело там 7 тысяч человек; в значительной степени такой масштаб «обратничества» обусловливался тем, что КомЗЕТы и ОЗЕТы на местах ради отчетности гребли кого попало, вплоть до сотен заведомых инвалидов.

Но и без того в столь низком коэффициенте полезного действия не было ничего удивительного. Как и повсюду, биробиджанский «большой скачок» являл собой весьма впечатляющую картину свершений и провалов, величайшего напряжения и жалкой неумелости, четкой организованности и неправдоподобной безалаберности, пропагандистской трескотни и бескорыстного энтузиазма. В итоге же, например, в базовом 1928 году планы по жилищному, дорожному и прочему строительству были выполнены где на треть, а где и на десятую долю.

Руководство района объясняло провалы спешкой, наводнением, нашествием сибирской язвы, запоздалым прибытием тракторов, малоснежной зимой, отсутствием проезжих дорог — и все это соответствовало действительности. Попутно можно сообщить, что в районе не было ни одной средней школы, отсутствовали детские сады и ясли; на все десятки тысяч квадратных километров и десятки тысяч хотя и очень редких, но все-таки жителей имелось лишь две больницы на двадцать пять коек, два врача и четыре фельдшера. В столице новой Земли обетованной, на полустанке Тихонькая, перекрещенном в город Биро-Биджан, проживало 623 человека. И вот этот-то Биробиджан, в девичестве Тихонькая, намеревался прозвучать более чарующим призывом, чем легендарный Иерусалим! И что по-настоящему удивительно, нашлись взрослые люди, ощутившие его именно так! К началу 1932 года в Биро-Биджан переселилось 469 евреев из стран Европы и Америки (и этот народ еще считают народом рационалистов и прагматиков!).

Но основную массу переселенцев составляли так называемые «нулевики» — бывшие безработные с нулем в кармане, которых пытались, в соответствии с марксистской теорией, вовлечь и в промышленность, коей в Новом Израиле тоже не было. С горя им позволили вернуться к той кустарной деятельности, которой они занимались до наступления эпохи исторического материализма. При всех природных катаклизмах едва ли не важнейшим тормозом переселения оставался все-таки недостаток финансирования, тем более что весьма значительную часть имевшихся в их распоряжении скромных сумм КомЗЕТ и ОЗЕТ расходовали на пропаганду, справедливо, хотя и не по-материалистически, полагая, что дело, требующее самопожертвования, не может закрутиться без коллективной грезы.

В итоге переселенцев на Дальний Восток кредитовали значительно хуже, чем переселенцев в Крым и на Украину, которым (переселенцам) помогал «Агроджойнт» и другие еврейские благотворительные организации. Колонистов же, отправлявшихся в «Биро-Биджан», иностранные еврейские организации, по крайней мере вначале, не поддерживали. Исключением являлся, пожалуй, лишь американский «ИКОР» («Идише Колонизация Орбайтер») — нечто вроде американского ОЗЕТа, помогавший не только деньгами, но и людьми, создавшими успешную коммуну и впоследствии почти поголовно истребленными.

По-видимому, отсутствие иностранной помощи в значительной степени объяснялось тем, что правительство с самого начала не заявило о некоем заманчивом квазигосударственном статусе новой административной единицы, то есть не догадалось создать чарующий фантом, соответствующий ожиданиям еврейских мечтателей. Против биробиджанского проекта выступала в результате и еврейская печать зарубежья, доказывавшая, что евреям выделен слишком уж далекий и дикий уголок земли. Однако энтузиастов это, возможно, только подогревало.

Зато советскую власть их присутствие настораживало все больше и больше: Сталин постепенно выкорчевывал все конкурентные грезы, насаждая единый монополистический фантом — образ себя самого; для этого было необходимо истребить или запугать до оцепенения прежде всего идеалистов, романтиков, способных грезить о чем-то бесконтрольно. Осенью 1935 года Совнарком за подписью В. М. Молотова принял постановление о порядке въезда из-за границы трудящихся-евреев на ПМЖ в ЕАО: въезд разрешался лишь тем, кто принял гражданство СССР, обладал полезной квалификацией и физическим здоровьем и вдобавок дал подписку проработать там, где велит начальство, не менее трех лет. Но даже при этих настораживающих условиях с 1934 по 1937 год из-за границы в Еврейскую автономную область прибыло свыше полутора тысяч таких «полезных евреев». И тем не менее именно по ним пришелся один из главных ударов тридцать седьмого года, когда Сталин решил террористическим путем осуществить унификацию коллективных грез. Истребляемые романтики писали ему душераздирающие письма: я всю жизнь служил коммунистической идее, сидел в тюрьмах, добровольно приехал строить социализм… Сталин, читая подобные исповеди, должно быть, только вдумчиво кивал: ага, значит, ты именно тот, за кого я тебя принимал, тебя-то мне и надо. Ему и нужны были именно идеалисты.

Однако ту морковку, которой их завлекали — еврейское национальное государство в государстве (интернациональном), — Советы тем не менее до поры до времени старались представить как можно более аппетитной. М. И. Калинин на уже упоминавшейся встрече в мае 1934 года посетовал, что из Еврейской автономной области евреев вернулось больше, чем осталось, но тут же поманил новой грезой: вот если бы, дескать, в ЕАО собралось тысяч сто евреев, можно было бы перекрестить ее аж в целую автономную республику. Республика — это имя больше двух лет чаровало еврейский слух. Но уже в ноябре 1936-го, на пороге известных роковых событий, Сталин почел излишним возбуждение чрезмерных еврейских мечтаний. В своей речи о проекте Конституции СССР он сформулировал три необходимых условия, без которых автономная область не может сделаться республикой: во-первых, республика не должна быть окруженной со всех сторон территорией СССР, во-вторых, национальность, давшая республике имя, должна представлять в ней более или менее компактное большинство, а в-третьих, население ее должно составлять не менее хотя бы миллиона.

При оптимистическом прогнозе о прибавлении еврейского населения по 4 тысячи ежегодно срок достижения такого порога составлял 250 лет. Однако в году, последовавшем за учреждением ЕАО, 1935-м, в Биробиджан прибыло 8344 человека, причем девять десятых из них были евреями. К концу этого года доля еврейского населения в Еврейской автономной области оказалась самой высокой за всю историю ее существования — 23 процента. В 36-м году в ЕАО приехало более шести с половиной тысяч переселенцев, из которых осело 45 процентов, зато в 1937-м правительство запланировало переселение целых 17 тысяч евреев, но приехало лишь немногим более трех тысяч. Хотя этим и занялся самый страшный и могущественный институт — НКВД, отчасти взявший в свои руки функции и КомЗЕТа, и ОЗЕТа, руководители которых были почти поголовно уничтожены вместе со всеми, кто в глазах Сталина хотя бы теоретически был способен на какие-то, даже самые, казалось бы, безопасные, но несанкционированные грезы.