— Какой ужас!»

Когда чуть позже ее невестка повстречала на своем жизненном пути Онассиса, можно представить, какие слова отыскала в итальянском языке эта достойная дама, чтобы выразить свое неодобрение!

Продолжая тему оскорбленной добродетели уважаемый Баттиста охотно добавил: «Когда Мария узнала, что один из наших друзей изменяет своей жене, она не захотела больше его видеть. Однажды мы повстречались с Ингрид Бергман, которая только что ушла от Росселлини. Мария и Ингрид всегда были очень дружны. И как всегда, Ингрид обрадовалась такой встрече, однако Мария едва поздоровалась с ней. В дальнейшем разговоре речь зашла о недавнем событии в жизни Ингрид. Мария строго осудила Ингрид и объявила своей приятельнице, что отныне они не смогут больше поддерживать дружеские отношения, как прежде».

Здесь можно лишь заметить, что взгляды Марии на этот вопрос в скором времени претерпят значительные изменения…

Впрочем, и сам Менегини отдавал себе отчет, что в этом фрагменте воспоминаний несколько перестарался, потому далее писал: «У нее были твердые пуританские взгляды на брак. Она считала недопустимым, чтобы супруги могли изменять друг другу или разойтись. Это трудно себе представить, если вспомнить о том, как вскоре она поведет себя со мной. Однако это правда….»

Когда до Марии дошли слухи о нетрадиционной сексуальной ориентации Лукино Висконти, она не захотела этому верить. Когда же у нее окончательно открылись глаза, она не смогла скрыть своих чувств со всей резкостью ее характера. И, по свидетельству все того же Менегини, «ее отвращение было демонстративным, а порой и маниакальным. Она заявляла, что не может находиться рядом с ним, что ей противен запах его тела и дыхания. Помимо сцены Мария никогда не виделась с Висконти…».

Следует отметить, что когда тайное стало явным для Марии, она действительно некоторое время не желала видеть Висконти. Ее поведение можно объяснить глубоким любовным разочарованием. Так ведут себя женщины, когда переживают крушение надежд на ответные чувства. Мы к этому еще вернемся.

Существует и другое несоответствие между утверждениями супруга и режиссера: влияние последнего на оперную диву. Согласно Висконти Мария целиком и полностью подчинялась ему, Менегини же придерживался совсем другого мнения: «На сцене Висконти с трудом удавалось управлять Марией. С другими исполнителями он вел себя, как тиран. С моей женой ему приходилось держать себя в руках и научиться уступать. Он сам признался, что помог ее развитию и научил играть так, как он себе это представлял. Было бы несправедливым утверждать, как это делают многие другие, что Висконти «создал» Марию как актрису. Висконти только правильно использовал ее талант, подсказывая некоторые приемы, чтобы улучшить ее исполнение… Она никогда не допускала, чтобы ей что-то навязывали…»

Здесь Менегини как никогда близок к истине. У Марии было врожденное чувство сцены. Висконти не «создал» ее, но своими острыми замечаниями помог еще больше развиться ее дарованию. Цитируя Менегини, можно сказать, что Висконти «использовал» Марию так, как до этого не мог сделать никакой другой режиссер.

Что же касается сентиментальной стороны, то заявления Менегини не подтверждаются. Очевидцы, присутствовавшие на репетициях, а затем на представлениях «Весталки», единодушно свидетельствовали о том, что видели полностью преображенную Марию, нежную и ласковую… Всякий раз, когда Лукино обращался к ней, она расцветала в улыбке. Его указания она выполняла охотно и безропотно.

«Неоспоримо то, что из-за абсурдной страсти, которую Мария питала ко мне, она желала, чтобы я диктовал ей каждый ее шаг», — заметил Висконти. Следует обратить внимание на прилагательное «абсурдная». В самом деле, для Висконти любовь женщины к мужчине и наоборот не могла не казаться абсурдной… Пусть подобная точка зрения остается на его совести…

Мария, во власти вспыхнувшего чувства к маэстро, докучала Лукино, не замечая, что часто своим поведением выводила его из себя. Чуть позже, когда он ставил оперу Беллини «Сомнамбула», в последнем акте Мария настоятельно требовала, чтобы режиссер проводил ее до самых кулис, ссылаясь на свою близорукость. Наивная стратегия влюбленной женщины. По этому поводу Висконти не замедлил насмешливо высказаться:

«Я всегда носил в своем кармане носовой платок, надушенный английским парфюмом, запах которого нравился Марии. Всякий раз она мне говорила, чтобы я оставил его на диване, на который она приляжет во время сцены на постоялом дворе.

— Так я смогу даже с закрытыми глазами пойти в нужном направлении.

К счастью, никто из оркестровых музыкантов не употреблял этот парфюм. В противном случае она оступилась бы в оркестровую яму».

Висконти относился к проявлениям нежных чувств Марии с некоторой небрежностью. При других обстоятельствах, во время представления «Травиаты», певица воспользуется антрактом, чтобы увидеться с Лукино, который обедал в ресторане «Биффи» по соседству с «Ла Скала». В тот же вечер он должен был уехать в Рим, и Мария не хотела, чтобы он отправился в путь, не попрощавшись с ней. Она даже не успела переодеться и снять яркий грим.

«Могло быть и хуже, — сказал потом Висконти. — Представляете, если бы она вошла в «Биффи» в ночной рубашке, которую носит Виолетта в последнем акте!»

Менегини, разумеется, категорически отрицал этот случай. На его беду были свидетели… Они по-своему прокомментировали появление Марии в зале ресторана.

Факт тот, что Мария открыто демонстрировала всему миру, какие нежные чувства она испытывала к Лукино. Впрочем, могла ли она вести себя по-другому, даже если бы хотела? Удавалось ли ей когда-нибудь сдержать свои бившие через край эмоции, будь то гнев или милость? Сценический успех еще больше усилил ее стремление выставлять напоказ свои переживания. Она знала, что Каллас могла позволить себе слова и поступки, которые не простились бы Марии. Из кокона на свет вылупилась прекрасная бабочка, и теперь без всякой ложной скромности, не боясь быть осмеянной или отвергнутой, она могла оглядеться по сторонам. Перед ней распахнулся неизведанный мир удовольствий и плотских радостей. И, что бы там впоследствии ни говорил несчастный Батгиста, он так никогда и не заставил учащенно биться сердце Марии. Вальтер Легге, директор студии звукозаписи, выпускавший диски певицы, рассказал об одном курьезном случае. Заглянув как-то после спектакля в гостиничный номер супругов Менегини, он застал их за чтением газет. Закутанные по самые уши в шерстяные пижамы, нисколько не возбуждавшие эротических фантазий, они лежали на разных постелях. После того как Легге подтвердил, что очарованная публика разошлась под огромным впечатлением от мастерства Марии, а также заметил, что подобным успехом ни одна певица не могла сравниться с ней, каждый из супругов повернулся на бок и выключил свет со своей стороны.

Совсем иначе вела себя Мария с Висконти. Она буквально ходила за ним по пятам. Певица преследовала его за кулисами «Ла Скала», в ресторане «Биффи» и даже в гостинице, где он остановился. Когда же она узнала, что женщины интересовали великого режиссера только в творческом плане — Лукино сам открыл ей глаза на истинное положение вещей — это стало сокрушительным ударом для нее. К пылким чувствам, которые она испытывала к нему, примешивалась неистовая ревность. Это выражалось в бурных сценах, на которые певица была большой мастер, в частности, такое случалось, когда Висконти проявлял заметный интерес к какому-либо новому «дружку».