Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да не совсем, – сказала Ренни. – Он женат.
До Дэниела Ренни не обращала внимания на женатиков. Само наличие жены автоматически исключало их из игры – не потому, что это было неприемлемо, а потому, что они таким образом расписались в своей банальности. Иметь связь с женатиком – все равно что повесить в гостиной репродукцию одной из картин «Группы семи»[12] на моющейся ткани. Какие разве что в банках висят, да и то не в лучших.
Однако позже она стала смотреть на это с другой стороны. Возможно, Дэниел был не отблеском прошлого, а напротив – приветом из будущего. Как говорила Иокаста про свой гардероб, не торопись. Ничего не выбрасывай, ибо время циклично и рано или поздно все повторяется на новом витке. Возможно, эксперименты с образом жизни, когда люди только «пробуют» и готовы к постоянному пересмотру отношений, быстро сойдут на нет. И Дэниел скоро будет в тренде, вернется мода на «ограниченность вариантов». И на «безвыходность ситуации». И картины «Группы семи» снова станут популярны, на некой ультрановой волне – но только непременно на моющейся ткани. А сейчас их только в банках вешают, да и то не в лучших.
– Иногда с женатыми лучше, – сказала Иокаста. – У них своя жизнь, им некогда раскурочивать твою. Можно встречаться днем, трахаться, выслушивать признания о том, как ты важна в его жизни, узнавать про его мелкие неприятности – про ипотеку, про то, как он постоянно находит на ковре карамельки, что нужно заменить ремень в их «Вольво», а вечером можно оторваться с кем-нибудь поприкольнее. Мне нравились брючные костюмы, помнишь такие укороченные пиджачки, которые носили с деловыми брюками? С кармашком для носового платка. Они классные.
– Ты не вполне понимаешь, – сказала Ренни. – Он «женатый» женатик. Он сам так считает.
– А, вся эта ерунда про то, что «жена меня не понимает»? Да, это может быть занудно. И, как правило, жена таки понимает его, задним числом. Я прошла через такое десять лет назад, когда еще работала младшим байером в «Кридс». Мы встречались в Нью-Йорке каждый раз, когда я прилетала; это был наш супервайзер. Он считал меня ужасно порочной, представляешь? Видимо, я была в отчаянном состоянии, еще не открыла для себя вибраторы. В конечном счете все сводится к тому, что жена отказывается делать бедняге минет, насколько я понимаю. Да, и дети – дай угадаю. У него двое.
– Трое с половиной, – сказала Ренни.
– Что, один неполноценный? – спросила Иокаста, глядя через плечо в зеркало. – Вальсовая длина. Помнишь, сколько это?
– Нет, – сказала Ренни. – Его жена опять беременна.
– И конечно, он любит ее, а она любит его. Так?
– Боюсь, что так, – сказала Ренни. (Дэниел не сказал «боюсь». Он сказал «наверное». «То есть ты не знаешь?» – спросила Ренни. «Мы не говорим об этом», – ответил он.) – Но, думаю, любит. Да, любит.
– Ну так расслабься и получай удовольствие, – сказала Иокаста. – О чем тут волноваться-то? Разве что о Джейке. Но он все поймет.
Ренни не была уверена в понятливости Джейка. Она не рассказала ему про Дэниела. А вот Дэниел как раз спрашивал о Джейке почти на каждой их встрече. «А как Джейк?» – с оживлением спрашивал он. И Ренни отвечала: «Хорошо». Она знала, чем заканчиваются книжки, знала, что одно не работает без другого. Если Джейка вдруг не станет, Дэниел улетучится со скоростью ветра. Он не захочет принять этот роскошный подарок. Может быть, она для него любимый десерт, но уж точно не основное блюдо.
– Джейк взрослый мальчик, – сказала она. – «Открытые возможности» – вот его девиз.
– Ну вот и приехали, – сказала Иокаста. – В конце концов, двое лучше, чем один, во всяком случае если у тебя нет в планах распустить нюни и устроить всем «отель разбитых сердец».
– Ты все-таки не понимаешь. Ничего нет.
– Как – ничего?
– Если не считать невозможно трепетных рукопожатий, – сказала Ренни.
Ей было немного стыдно в этом признаваться, она знала, что это полное извращение – но не так стыдно, как было бы когда-то раньше. Правда заключалась в том, что она не была уверена, что хочет романа с Дэниелом. С ним не светило легких или, скажем, прикольных отношений. Все равно что разом выпустить накопившийся пар. Или броситься в Ниагарский водопад в центрифуге, можно кости себе переломать.
– А почему?
– Я же говорю, он слишком женат.
Они посмотрели друг на друга.
– Ничего… Странно конечно. – Она положила руку Ренни на плечо. – Послушай, ведь все могло быть хуже. Посмотри с другой стороны. Ну, романчик – он и есть романчик, ничего особенного. А то как будто переедаешь пирожных; начинаешь мечтать, как бы хорошо уйти в монашки. И это приятные мысли. А «ничего» – это так романтично; уверена, он все время о тебе думает. «Ничего» – это очень даже нечто.
* * *
После шоколадного торта на десерт они едут обратно, без задержек, на этот раз обходится без остановки на обочине. Ренни сидит, подскакивая, на переднем сиденье, стараясь не поддаваться разочарованию. Да зачем ей это нужно? «Просто глупость», – сказала бы ее бабушка. И мать тоже. Все мужики действуют по одной схеме, у них это как сундук с наследством передается, только каждый докладывает что-то свое.
Вот они у отеля, Пол так и не прикоснулся к ней, даже в щеку не чмокнул. Он выходит из машины, насвистывая сквозь зубы. Не предлагает ей руку, чтобы помочь выйти; берет ее за руку повыше локтя, но до номера не провожает. Ждет внизу, пока она поднимается по каменной лестнице, и все.
Ренни идет по зеленому коридору, чувствуя огромную усталость. Что все это должно означать? Если вообще должно? Он пригласил ее на ужин, и она получила ужин. Ренни вспомнила фильм, который видела когда-то давно, о том, как радиоактивное излучение действует на ритуалы ухаживания у животных: птицы не обращали внимания или нападали друг на друга, рыбы плавали вокруг неровными кругами, вместо того чтобы метать икру, черепахи бросали яйца, впрочем, не оплодотворенные, превращающиеся в омлет на солнце. Быть может, в этом суть возникновения «Нового целомудрия»: слишком много смертоносных лучей пронзает наши шишковидные железы: сигналы не доходят до цели и больше никто не понимает, что они означали когда-то.
Но больше всего в этот вечер она запомнила даже не Пола. А того глухонемого человека на четвереньках посреди улицы: двое избивают его, а потом наблюдают, спокойно так, с интересом, почти дружелюбно.
Давным-давно, может год назад, Иокаста сказала: по-моему, совершенно роскошная идея – если бы все мужчины превратились в женщин, а все женщины в мужчин, хотя бы на один день. Тогда все бы точно поняли, как нужно обращаться друг с другом. Когда превратились бы обратно, конечно. Как считаешь, идея великая?
– Безусловно, – сказала Ренни.
– Но ты бы порвала за нее? – спросила Иокаста.